РЯЗАНСКИЙ ПРОСПЕКТ В СВЕТЕ РЕШЕНИЙ XXV СЪЕЗДА
КПСС
Часть1. Домодедовский транзит
После окончания зимних каникул на втором курсе, я возвращался в Киев. По пути решено было завернуть в аэропорт Домодедова. Сделать, так сказать, остановку в пути. Там в это время проходил производственную практику Наумов вместе с Гаврилой. У меня был адрес общежития, где обитала эта парочка, и я не замедлил там появиться. В означенной комнате Игоря не оказалось. Не было там и Савельева. На стуле сидел немного странноватый парень в форме инженера ГА. Что-то в этой форме было не так. Сейчас посмотрю внимательней. Погоны на месте, галстук на месте… Ага, вот. На ногах вместо чёрной обуви самые настоящие пимы из камыса (мех молочных оленят). Значит, откуда-то с севера. Я представился. Парень охотно пожал мне руку и сказал: «Привет! Я Виктор. Из Певека. Раньше с Игорем учился. Ещё до того, как его в армию забрали. Здесь в командировке. Наум Андреич вот-вот должен появиться. Вовка (в смысле, Гаврила) сказал, что он во Фрунзе рванул на выходные. Игорюха знает, что ты приехать должен? Тогда точно сегодня прилетит, можешь не сомневаться». Только Витёк сказал это, как по коридору затопали две пары ног. В комнату просунулся Гаврила со словами: «Голубок доставлен. Извольте чествовать. Прямо с нарковоза снял только что». Наумов просто обалдел от счастья, хотя старался внешне это проявлять не сильно. К нему приехали гости. Сразу двое. Одновременно. Мы сели на автобус и поехали в аэропорт обедать. В Домодедово все работники вокзала уже знали двух практикантов, здоровались с ними, как со старинными приятелями, и пропускали нас с Витьком, только услышав, что «это с нами». Так мы оказались в лётном зале ресторана, где посторонним находиться просто не положено. А, уж, пиво распивать и подавно. Но мы распивали и слушали рассказ Наумова о вояже на родину.
Во Фрунзе Наумов летел зайцем впервые. Впервые из Москвы. Из Жулян и Борисполя доводилось, а вот из Домодедова – дебют. Поэтому волнение владело Наумовым, как на экзамене. Не известно, какой билет тебе достанется. Он немного остерегался мифических существ, которых осторожные экипажи называли шёпотом «проверяющими». Однако друзья его уверяли, что из Москвы улететь «зайцем» также просто, как из Киева на одесском борту. Там наличие студенческой формы и «стеклянного билета» распахивают любые двери. Но то, что свойственно периферии никак не распространяется на столичный аэропорт Домодедово. Жуляны, как никак, всё же провинция по большому аэрофлотовскому счёту, хоть и не совсем глубокая. В Москве отягощающий карман «проездной в оригинальной пол-литровой упаковке» не катит. Здесь все ставки заранее известны. За всё должно быть уплачено, господа! В столице просто необходимо загодя найти антрепренёра на спектакль «Улети без билета» или, на худой конец, обычную контролёршу на входе, торгующую из-под полы контрамарками на то же представление. Все самостоятельные попытки вступить в сговор с главными героями спектакля (читай – экипажем) сепаратным образом в Москве не приветствовались. На изучение структуры процесса у Наумова ушла неделя. И вот знакомая дежурная по посадке, комкая в кармане мятую фиолетовую пятёрку, проводила Игоря к ТУ-154, стоящему совершенно отдельно от всех остальных бортов. У трапа она ободрительно напутствовала его: «Иди, иди. Дашь командиру двадцатник, и лети себе спокойно, студент. А, может, всё-таки, когда вернёшься, зайдёшь ко мне?» Наумов ощутил в себе невыразимую потребность чихнуть, но только тряхнул головой с еле слышным «пчхи». Заветная пятёрка тут же перекочевала в его вялую ладонь, совершенно не готовую к такому обороту. «Всё, теперь придётся отвечать взаимностью», - подумал Наумов с неохотой, но отступать было некуда, дежурная уже влезла в служебный автобус и катила по перрону, выглядывая в окно улыбчивой физиономией. Игорь решительно шагнул в салон и чуть не упал по двум причинам. Во-первых, он споткнулся об коробку с японским телевизором немыслимой диагонали. Во-вторых, в нос ударил стойкий запах восточного базара. Причём той его части, где торгуют домашним скотом. Салон был почти доверху набит электронной аппаратурой и непривычно молчаливыми рыночными торговцами среднеазиатского засола. Приветливый второй пилот с киргизским разрезом глаз, как бы извиняясь, ответил на немой вопрос Игоря о несвойственном лайнеру от КБ имени Туполева запахе: «Это мы в Москву барашков на продажу везли. Любят здесь шашлык настоящий покушать, а где свежее мясо брать? Но ты, парень, не смущайся, кондиционеры включим после взлёта, всё будет пучком. Садись, вот, на откидное кресло, да, я дверь закрою». Наумов вежливо пожал руку второму пилоту, после чего у того к ладони совершенно естественным образом приклеились две купюры красного цвета. Впрочем, они так же быстро куда-то исчезли, как и появились, так что зоркий, с прищуром, глаз пролетарского вождя не успел рассмотреть явных нарушений на борту воздушного судна. Игорь сел и хотел, было, поинтересоваться, у представителя доблестного экипажа, как ему пробраться в конец салона в случае крайней нужды, если там ступить некуда, но не стал этого делать. Зачем зря людей нервировать? Если уж возникнет эта крайняя нужда, тогда по обстоятельствам придётся действовать. Двигатели взревели, и «тушканчик» заскользил по рулёжке. После взлёта и набора высоты торговый люд в салоне оживился. Работники частного торгового бизнеса принялись рассупониваться. Поснимали халаты, кожаные сапоги и остались в одном исподнем. Атмосфера от этого отнюдь не улучшилась. Уже и кондиционеры не спасали. Наумов попытался задремать, но стойкий запах московских мостовых, намертво въевшийся в азиатские батистовые портянки, не давал ему отстраниться от сиюминутности бытия. Прав был основоположник. Ох, как прав! Бытие определяет сознание, а не наоборот. Куда там немецким метафизикам. Разве они нюхали киргизские портянки в условиях трансконтинентального полёта на эшелоне 10 000 метров? Тем временем, слуги Гермесовы развернули свои бездонные котомки и принялись извлекать из них на свет божий продукты овеществлённого крестьянского труда, данные Игорю в его ощущениях, обильно сдобренных слюной. Он одним глазом посматривал через занавеску, отделяющую салон от служебного отсека, на богатства природы, создающие своими световыми оттенками такие нездоровые фантазии, что впору на поклон идти. А как же тогда быть с понятиями о чести и совести человечества, о принципе социалистического распределения? Экзамен по истмату сдан недавно, и тяжесть знаний, неведомых азиатским предпринимателям, так и давит на мозжечок, не даёт впасть в пучину оппортунизма. Игорь снова попытался заснуть. Какое там! Разве можно погрузиться в мир грёз, когда хочется кушать, запахи заманивают в свои сети, а курить нельзя?
Из состояния голодной полудрёмы Наумова вытащил один из аксакалов, притопавших из салона босиком, равномерно постукивая по обшивке вековыми мозолями. Он спросил: «Кушэть хочишь, э-э-э?» Игорь не стал ломаться и ответил утвердительно. Через минуту он уже за обе щеки наворачивал дары солнечной Киргизии вперемешку с продукцией одного из московских мясокомбинатов, запивая всю эту изысканность грузинским «Боржоми». Когда он насытился и поблагодарил гостеприимных хозяев салона (киргизы действительно вели себя, как хозяева не только салона, но и всего самолёта, включая экипаж, топливные баки и даже гигиенические пакеты, разложенные в кармашках пассажирских кресел), аксакал завёл странный разговор. Сначала на киргизском. Но, поняв, что парень с ярко выраженной азиатской внешностью, не понимает его, аксакал перешёл на плохой русский: «Ты, парэн, Маскыва работаыш? Ирапорт?» Наумов как-то неожиданно для себя кивнул. В принципе, он не сильно преувеличивал. Практика – та же работа, только краткосрочная. Аксакал оживился. Он продолжил: «Заработат хочишь? Эсть адин дэло, э. Паможишь, крэпко багатеть начнош». Игорь на свою голову поинтересовался, что за дело. «Абратна кагда Маскыва литеть сабрался. Чэрэз тва тня? Карош, э. Вазмош атын мэшок с травкой. В Маскывэ тыбя встрэтят. Бэз рэкистрацый сможиш пайти ЭТАТ самалот?». Игорь понял, что из него хотят сделать наркокурьера, и попытался дать задний ход. Но аксакал тяжело вздохнул, обнажив маленькие желтоватые клычки, и, не меняя размеренного тона, сказал: «Тэпэр тибе нэлза нэт сказат. Ты знаишь много. Можна случайна пэрэстать работат Маскыва ирапорт. Можна савсэм умирать внэзапна. Нэ вазражаиш такой абстаятелств? Вот и маладэс какой, умницэ, э». Холодный пот выступил на спине Наумова. Он согласился на все условия, только чтобы больше не говорили про «внэзапны абстаятелств». По всей видимости, возить в столицу специфический товар на полностью арендованном самолёте было слишком накладно, поэтому аксакал и решил приобщить к своим делишкам земляка, работающего в Домодедово и знающего все ходы-выходы.
«Хорошо, что хватило ума не рассказать этим уродам, что я на самом деле студент. – Думал Наумов ночью, засыпая в маминой квартире. – Теперь придётся лететь обычным рейсом обратно. Денег жалко, а что делать. Попытаешься договориться «зайцем», тем себя и обнаружишь. Борт, на котором я летел из Москвы, наверное, всё время чартерным образом смыкует. На другой просто так не попасть без билета. Так что нужно улететь вполне легально. А потом, главное, дожить до конца практики. В Киеве они меня не достанут. Маму тоже не найдут, если даже и проследили, где я живу. Она через неделю в Кишинёв переезжает по переводу». Радость уик-энда на родине была сильно подпорчена манией преследования. Наумов не находил себе места и всё время мотался по городу, меняя все доступные виды транспорта, стараясь запутать возможную слежку. Он через школьных приятелей купил билет, не заходя лично в агентство «Аэрофлота» и улетел на день позже, чем планировал, успев перед этим загрузить мамины вещи в контейнер, отбывающий в Молдавию. Ему казалось, что в Домодедово его встретит какой-нибудь уголовник и потащит с собой. Наумов заранее прикидывал свои действия в этом случае. Но встречал его только Володя Савельев, и ощущение опасности пропало ещё по дороге в общежитие.
Какой вывод
можно сделать из всего вышесказанного? Честно говоря, никакого мне на ум и не
приходит. Кроме, пожалуй, одного. Не принимай угощений в незнакомой компании,
как бы ни был голоден. Неубедительно как-то получилось. Но зато правильно.
Хорошо то, что хорошо кончается. Больше о Домодедовском нарко-транзите мне
ничего не известно. Да, и, за давностью лет, теперь меня вряд ли кто-то об этом
спросит.
Часть 2. Трактат о Рязанском тракте
Пообедав, мы поехали в общагу немного отдохнуть перед вечерним аттракционом. Его нам обещал показать Наумов в одном интересном месте на Рязанском проспекте. Место это называлось вечерний пивной ресторан. Название не помню. Скорее всего, так этот шалман и назывался «Рязанский проспект». Почему шалман? Сейчас, сейчас. Расскажу.
Перед входом в заведение струилась бесконечная лента очереди, притопывающей на морозе каблуками импортных женских сапог. Действительно, сапоги в основном были женскими. Представителей мужеского пола нужно было отыскивать с микроскопом или со служебной собакой, натасканной на запах дурного табака. Не скажу, чтоб и девицы вовсе не курили. Курили, конечно. Но в основном что-то болгарское с фильтром, а не «Приму». Как никак в ресторан идут, блин, ё-моё, а не в подъезде (что за нафиг!) к портвенятине из горла припадают по кругу. Контингент вызвал нездоровые подозрения у нас с Витьком. Он ещё спросил с встревоженной миной на лице: «Наум Андреич, ты куда нас притащил? Тут же одни лимитчицы фабричные в округе. Разве с такими можно пиво пить в одном заведении?» Наумов усмехнулся и сказал: «Так я вам пива и не обещал. Я только представление вам показать собрался. Жаль, программки с либретто отпечатать не успел. Но могу успокоить – сценарий в этом кафешантане исключительно один, пера неизвестного пациента клиники имени товарища Кащенко. Но всегда есть на что посмотреть! В следующий раз сюда попадёте, уже знать будете главных героев и основные сюжетные линии. Так что, милости просим! Витёк, а насчёт лимитчиц не переживай. Здесь район такой. Кругом государева техническая вотчина. Откуда здесь непорочным москвичкам появиться? Но оно и к лучшему. Скажи, тебе интересно сидеть в ресторане высшего разряда и не доедать деликатесы, респектабельно раскидывая их по тарелке с лицом скучающего денди? И чтобы официант с видом потомственного аристократа брезгливо косился на качество перхоти на плечах твоего парткомовского пиджака? И чтобы занудный пианист забодал тебя опусами Грига в самую печёнку? И чтобы мозоль от модельных туфель, взятых по случаю напрокат, разболелась, как чирей на заднице у ёжика. Ты действительно этого хочешь, Витюня? Вот то-то! Вопрос исчерпан? Тогда внедряемся». Мы внедрились в эту, казалось бы, нескончаемую очередь и приготовились ждать очень долго. Пожалуй, до закрытия. Наумов с Гаврилой не унывали. Видимо, они знали что-то такое, что было недоступно нашим с Витькой провинциальным умам. И точно. Здание, так называемого, пивного ресторана внутри оказалось значительно больше, чем выглядело снаружи. Чудеса советской архитектуры! Двери заведения распахнулись, оттуда отливной пивной волной вынесло желеобразные микроорганизмы в неисчислимом количестве. Микроорганизмы клубковались, слёживались на заснеженном асфальте, кричали всякую непотребщину с тем, чтобы вскоре распасться на элементарные частицы и рассеяться по видавшим виды лимитным окраинам столицы. Следом за этим, стоногая гусеница очереди зашевелилась, определила генеральный курс на неопрятного швейцара в частично пропитой (в части, касающейся позумента и пуговиц) ливрее и начала всасываться в раскрытую дверь с претензией на классицизм в окантовке красной меди.
Внутри пивной ресторан представлял собой двухэтажный шедевр социалистического реализма с туалетом в полуцокольном подвале. На первом этаже, как водится, гардероб со строгим красноносым швейцаром вместо маяка. Чтоб легче было дорогу к выходу искать по этому кумачовому ориентиру грушевидной формы. На втором этаже вольготно веселилась публика в огромном зале с лишь слегка обозначенными перегородками между столиков. «Жизнь советского человека должна быть на виду! Ему нечего стесняться своих человеческих желаний»,- как бы намекал архитектор посетителям. Посетители понимали всё довольно живо, ничего не стыдились. В этом мы скоро убедимся.
Бывшие запчасти многоножки из бывшей же очереди ворвались в холл и, едва раздевши своих делегатов, кинули тех на захват трофеев в виде заветных столов в зале, где сновали деловитые официанты, обслуживая посетителей ещё с предыдущей пивной сессии. Нашим делегатом оказался, несомненно, Гаврила. Он бывал здесь раньше, знает, что почём. И в случае применения против него грубой физической силы не подведёт. Это мы потом догадались. Про ту самую физическую силу, не приукрашенную никакими джентльменскими атавизмами, я говорю. Столик нам выпал самый козырный, как сообщил Наумов. Он располагался вблизи небольшого аппендикса, ведущего в подсобку. С одной сторон была капитальная стена, рядом – перегородка. Таким образом, под обзором оставалось всего 90 градусов. Может, чуть больше или меньше, в зависимости от того, сколько употребили строители, возводившие этот монументальный кабак. Обзор, казалось бы, небольшой, но нам был виден весь зал полностью. Столик находился практически в дальнем углу. Я спросил у Игоря, почему угловые места в этом рассаднике культуры считаются самыми лучшими, и получил какой-то странный ответ. Де, кулаков меньше вокруг летает. Официанты, дескать, мелькают всё время мимо столика, но зато лучше уворачиваться, когда знаешь направление их движения и можешь рассчитать, куда они полетят. Я изумился: «Что полетит?» Наумов снисходительно махнул на меня рукой, как это делает маститый режиссёр в сторону стажёра-троечника из театрального училища. «Да, подносы, конечно! – Сказал Наумов, позёвывая. – А, может, и официанты тоже… Если повезёт». «Ничего себе! – Подумал я. – А если не повезёт, то что?» Игорь, видно, угадал мои мысли, поскольку ответил на этот вопиющий вопрос вполне охотно: «А если не повезёт, то будет, как обычно». Мы с Витьком ничего не понимали. А Гаврила заливался весёлым смехом. Витёк не нашёл ничего лучшего, как спросить: «Обычно-то как бывает?» Наумов терпеливо объяснил: «Обычно тоже весело. Но по выходным значительно лучше. Да, что там объяснять – сами всё увидите». Мы заказали у гастролирующего поблизости гарсона четыре кувшина пива и нож поострей. Нож был просто необходим. Я захватил с собой из Печоры кусочек сёмги весом примерно с килограмм. Мы его порезали и попытались употребить с пивом. Я доложил, разумеется, что с водкой оно, куда как лучше. Поскольку рыба очень жирная. Витёк понял моё объяснение, как руководство к действию. Нет, за водкой он не побежал. Он начал вытапливать из сёмги жир первым пришедшим ему на ум способом. Витёк налил на тарелку пива, промокнул в него салфетку и завернул кусок рыбы в получившийся конверт с сильно подмоченной репутацией. Он извинился за такое кощунство, но объяснил, что жирного ему нельзя. Врач запретил. Извлечение философского камня из сёмги проходило успешно, пиво неуклонно переезжало из графинов в наши желудки, а ничего из обещанного аттракциона так и не начиналось. «Сегодня, наверное, хуже, чем всегда», - усмехнулся Витёк, с ехидцей поглядывая на Наумова. Он не успел закончить свою, не бог весть, насколько длинную фразу, как НАЧАЛОСЬ. Началось неожиданно, чем повергло меня в шок. Первым за наш столик прилетел лёгкий, как пчела, официант с чужим соцветием пальцев вместо пламенного мотора в районе второй пуговицы сверху. На лету он пытался увернуться от второго кулака, который преследовал наглую волосатую рожу, маскирующуюся у гарсона под набор креветок на подносе. Установить классовую и социальную принадлежность кулака в тот момент не представлялось возможным, поскольку он высовывался из глубины разноцветной кучи рук и ног. Оттуда, из этого человеческого конгломерата доносились печальные женские стоны, сливающиеся в одно целое: «…я тебе дам сучка на моего коляна рот разевать сама сволочь нинка дура пофик мороз озверели путанки трёхкопеечные федя вдарь этой шалашовке на получи!!!» Поднос жил самостоятельной жизнью. Он заруливал прямо в угол. Волосатая рожа маневрировала впереди него. Наумов крикнул: «Опа-на! Встали ребята». Мы с Витьком вскочили из-за стола и сместились чуть в сторону. Наумов же с Гаврилой продемонстрировали чудеса ловкости. С задорным «Алле!» Савельев вырвал наш столик из-под орущего клубка, угрожающего смести всё на своём пути, и убрал его в сторону. Наумов в это время, радостно повизгивая, держал графины с пивом мёртвой хваткой, чтобы Гаврила случайно его не опрокинул. Процессия немедленно превратилась в траурную, поскольку угодила прямо в капитальную стену всей своей пролетарской массой. Один только официант, ловко подхватив невредимый поднос, сумел увернуться и уйти на противоходе, как уходит опытный капитан-подводник от торпеды противника. Официант пригладил чубчик, не преминул отметиться привычным «извините за неудобства, сейчас уберу» в нашу сторону и побежал уносить чей-то заказ, как ни в чём не бывало. Клубок, угодивший в стену начал рассасываться со стонами и бранью. Возродиться былой неприязни не позволил тренированный Гаврила. К моменту возвращения официанта, желающего убрать в нашем углу, необходимости в этом уже не было. Лохматые кулаки вместе с их хозяином отдыхали возле плинтуса в сторонке, а три рассерженных лохудры с повадками площадных торговок разошлись по своим местам. Наумов улыбался и приговаривал: «Не зря пришли. Вечер сегодня не потерян. Ну, что нравится моё представление? То ли ещё будет! Успевай уворачиваться. Вы, вообще-то, технику поняли, как не угодить под раздачу и продукты сберечь? Смотрите на Гаврилу и на меня. У вас тоже всё получится. Согласитесь, за такое зрелище можно чуть-чуть потрудиться, господа».
Да, я ещё забыл сказать, что на нашем столике в самом начале администратор поставил табличку «Заказано. Не занимать» по просьбе Наумова. Значение таблички Игорь объяснил нам весьма просто: чтобы не приставали лица обоего пола. И, действительно, к нам за весь вечер никто так и не попытался присесть для учинения разборок или с попытками «снять» редкого в этих местах зверя – мужчину. Зато во всём остальном зале вышеназванные действия происходили сплошь и рядом. После «первой ласточки» летающие тела (одушевлённые и неодушевлённые) попёрли косяком. Мы же сидели, будто в директорской ложе, и наблюдали за разбитными актёрами (в меньшей степени) и актрисами (их было куда больше), исполняющими волю невидимого режиссёра массовых зрелищ. Обслуживающий персонал в событиях принимал весьма эпизодическое участие. В основном вырастал, будто из-под земли, с подносом, полным пива и снеди, с дежурным «кушать подано». Вскоре к действиям массовки начали примыкать люди в серой одежде с красными атрибутами, рассеянными по форменным предметам своего облачения. Эти ребята даже в гардероб не заходили, ничего не заказывали, к женщинам не приставали, а только методично очищали зал от мужского контингента, используя входившие в моду резиновые дубинки. Расчищали хорошо, со знанием дела. Вскоре, кроме нас четверых, в ресторане мужчин не осталось. Игорь сообщил: «Всё, антракт! Действие закончилось. Сейчас произойдёт замена актёров, а мы пока покурим». И точно, оставшиеся без назойливых ухаживаний дамы потянулись к выходу. Следом за этим с улицы залетела следующая партия жаждущих принять участие в постановке века. Всё шло, как по расписанию. И я спросил у Наумова, и сколько же раз за вечер происходит ротация. Он ответил: «Честно говоря, не знаю. Мы с Гаврилой больше трёх актов просто не выдерживали. Уставали столик из-под обстрела выносить».
Когда вновь прибывшие освоились с атмосферой праздника и лихо загрузились принесённой с собой водкой, событийная часть первого действия повторилась с незначительными изменениями. Теперь официанты летали охотней, подносы падали с бОльшим шумом, а нам приходилось чаще ускользать от чужих конечностей. Через час к нам подошёл администратор и осведомился, хорошо ли мы отдохнули. Наумов ответил, что давно так не смеялся и попросил книгу жалоб и предложений. Администратор принёс её с вежливой улыбкой. Через плечо Игоря я различил, что он пишет благодарность «за доставленное наслаждение без тяжких телесных повреждений». Благодарность была далеко не первой. И даже не третьей. Уж, чего-чего, а Наумовский почерк мне был хорошо известен.
Как свидетель,
могу констатировать, что развитие гармонично развитой коммунистической личности
в окрестностях Рязанского проспекта проходило в полном соответствии с решениями
XXV-го съезда широко
известной пролетарской партии. Оттого и партию эту задвинули впоследствии в
надлежащее место, как мы двигали свой столик в вечернем пивном ресторане имени фабричной
лимиты.
ВСТРЕЧАЙ КИЕВСКИМ СВЕТЛЫМ
Часть1. Шпионские страсти
Не помню точно, в каком году это приключилось. Скорее всего, в 1981-ом. В конце апреля я в компании со Стасом и Санычем находился в состоянии бурных исследований ранее не изученных уголков Киева. Наумов помогал нам, чем мог, открывая нашему взору всё новые и новые пивные точки, которые в связи с некоторой удалённостью от института не пользовались особым вниманием студиозов в синем. Предоставлял в полное наше распоряжение не только своё общество, но и общество своих верных спутников – Малого и Гаврилы. Про эту сладкую парочку я уже упоминал выше. Ребята учились с Игорем в одной группе и, вне всякого сомнения, попали под влияние его французского изысканного обаяния. Они снимали с Наумовым небольшой частный домик с печкой и удобствами во дворе в районе Краснозвёздной улицы.
Именно при посещении этого гостеприимного домика Наумов предложил мне поехать с ним в Кишинёв на майские праздники, проведать его маму и просто развеяться от учёбы. Предложение было принято, и мы отправились. В первый же молдавский вечер мы с Игорем угодили на дискотеку, проходившую на фабрике «Искож» (искусственной кожи). Было весело и приятно. Настолько весело, что мы не заметили, как время перевалило за полночь. Общественный транспорт затаился в своих автопарках, и нам не оставалось ничего иного, как пойти пешком.
Прогулка по ночному Кишинёву пешком через весь город – занятие увлекательное, со всех сторон романтическое, но небезопасное. Наумов потащил меня по каким-то буеракам, рощицам и кушерям, зачастую освещённым только бледной зеленью сухощавого месяца. Шёл он уверенно, и я полностью ему доверился. Знает человек, как к дому выйти. Время от времени, чтобы было не так скучно, мы с Игорем принимались играть в какие-нибудь на ходу придуманные игры. В основном играли в буриме. В конце концов, всё надоело, а пути нашему не было ни конца, ни края. Я неожиданно настроился на лирическую волну и прочитал начало из стихотворения Уильяма Блэйка «Тигр». В русском варианте там такое начало (перевод Маршака):
«Тигр, о, тигр, светло горящий,
В глубине полночной чащи
Кем задуман огневой,
Соразмерный образ твой?»
Но читал я на английском, сам не знаю почему. Просто это было единственное стихотворение, которое я знал из британского классика на языке оригинала. В тишине диких аллей звучало:
«Tyger! Tyger! burning bright
In the forests of the night,
What immortal hand or eye
Could frame thy fearful symmetry?»
Наумов ответил тоже чем-то из Хайяма на фарси. И в самый разгар нашего литературного семинара появились два молдавских милиционера. Шут его знает, откуда их надуло, но впечатление было такое, что эта парочка сержантов вымахала всей своей туповатой дурью прямо из потрескавшейся, с редкими асфальтовыми вкраплениями, тропинки, по которой мы двигались в направлении известных только Наумову ориентиров. Служителям культа правопорядка мы очень не понравились. Ну, а вам бы понравились двое молодых людей, которые среди ночи идут по тёмным закоулкам, где и домов-то нет, и при этом читают какую-то абракадабру на языках агентов империализма? Бдительные милиционеры сразу заподозрили во мне и Наумове тайных врагов советской власти. Мы и понять ничего не успели, как немедленно были закованы в наручники и доставлены в какой-то неказистый милицейский пост, больше похожий на разграбленную теплушку времён Гражданской войны, который скрывался неподалёку в кустах. Наумов приободрился, когда этот пост попал в поле нашего зрения: «Так. Теперь я точно вспомнил дорогу. До дома ещё минут 15 идти». Я не мог разделить его радости, потому что прогулки в скованном виде, хоть и с близким другом, не очень меня вдохновляли. И перспективы дойти до цели к утру как-то уж очень быстро улетучивались вместе с дымом ароматических сигарет, которые смолили сержанты. А, вообще-то, и не сигареты дымились во рту у стражей порядка, а папиросы. Тогда почему такие ароматные? Я никогда до этого не был знаком с запахом «косячков», поэтому не стал делать никаких выводов. Но Игорь-то жил в Киргизии, где только ленивый не выращивает эту «дурь». Он, конечно, виду не показал, что ему понятен неестественный блеск в глазах сержантов, но взял себе на заметку. Как оказалось, не зря.
Помещение милицейского поста изобиловало наглядной агитацией, прикнопленной, вероятно, ещё во времена Дзержинского, по слухам, представляющего собой несгибаемый стержень из железного колчедана. Настолько она выгорела, а кнопки проржавели, местами вывалившись вместе с кусками штукатурки. В углу неопрятной сосновой массой громоздился письменный стол с остатками полировки, а напротив – грубо сколоченная скамья, прикрученная к полу на уголках. На неё и поместили задержанных, в нашем с Наумовым лице, предварительно сняв наручники. Это создавало иллюзию облегчения ситуации. Один из сержантов достал кукурузный початок из кармана и приступил к его съедению. Зато второй бодро присел за стол и начал снимать показания. «Откуда к нам прибыли?» - спросил он, отгоняя от себя назойливых мух фуражкой. Странное дело, к нам мухи не липли. Хотя чего здесь странного. Насекомое не обманешь. Наумов бодро объяснил служителю молдавской Фемиды, что мы киевские студенты. Приехали проведать его маму на праздник. Сержант внимательно изучил паспорт Игоря, он у него всегда с собой, и вскричал: «Так у тебя прописка какая-то временная! Почему? Сидел, наверное, раз тебя постоянно прописывать не хотят? Ну, так почему прописка временная? Отвечать!» Наумов ответил философски: «Все мы временные в этом мире, а особенно иногородние студенты». Этот его трюизм не нашёл отклика в душах милицейских работников. Тот, который жевал кукурузу, даже чуть не поперхнулся. «Я тебе покажу, сволочь, кто тут временный, а кто постоянный!» - заверещал он высоким бабским голосом. Наивный, он рассчитывал жить в своей сержантской форме вечно. Между тем, второй незаконнорожденный сын Юстиции от очередного фиктивного брака с товарищем Щёлоковым, встал, прошёлся перед нашими с Игорем персонами и выплюнул с издёвкой: «Сдаётся мне, что вы никакие не студенты, а самые настоящие господа из иностранной разведки». Сержант сделал это заявление с таким умным видом, что я даже испугался, не переклинило бы у того в голове. Не стану утверждать, что было не страшно. Было. Но скорее, больше как-то не по себе, чем жутко. Наумов осведомился: «Извините, а на каком основании вы сделали такое глубокое заключение? Вы что себе думаете, что компетентные органы допустили бы такое вопиющее безобразие, когда вражеские агенты шастают по Кишинёву прямо возле вашего поста?» Сержант с остатками початка, побелевшего до снежного оттенка в покрасневших пальцах, немедленно выглянул за дверь. Вероятно, он ожидал там увидеть человека в штатском с холодной головой и горячим сердцем. Но действительность была прозаичней. За порогом умывалась симпатичная сибирская кошка. Разочарованный милиционер уселся на табурет напротив нашей скамьи и приступил к изучению изъятой у меня записной книжки. Обнаружив что-то, что его заинтересовало, он подозвал второго, и они о чём-то пошушукались с минуту. Потом сержант без фуражки снова обратил на нас внимание. «Так вот, слушайте меня внимательно. Я имею полное право задержать вас обоих на трое суток за целый ряд правонарушений. Во-первых, у одного из вас паспорт со странной временной пропиской, у второго – вообще нет никаких документов. Во-вторых, вы разговаривали между собой на неизвестном мне иностранном языке». Ещё бы! Откуда знать сержанту ТАКОЙ РЕДКИЙ язык, как английский. Ну, разве что в воровской фене он мастак. «В-третьих, вы нагло двигались на вверенном нам участке в неизвестном направлении. В-четвёртых, нарушали покой граждан после 23:00…»-продолжал одичавший от мушиных атак сержант. «Помилуйте, - невежливо перебил его Наумов, - какие здесь граждане? Тут же до ближайшего дома метров 400!» Милиционер заметался по посту, безуспешно пытаясь размазать муху по стене фуражкой. Ах, с каким бы удовольствием он сделал сейчас то же самое с Игорем! Но что-то его останавливало. Что? Сержант с мелькающей фуражкой снова подал голос: «Я за вас, стервецов, кровь в Афгане проливал. А вы тут хамите! Да…» Наумова было не удержать. Он снова прервал говорливого мента: «Вероятно, там и к «весёлой травке» приобщились?» У оппонента начали вылезать глаза из орбит от удивлении, возмущения и ещё, чёрт знает, чего. Ну, никак этот освободитель афганских крестьян не мог предположить, что его с напарником так легко вычислят. Наркотики в то время были большой редкостью, если вы помните. В милицейских кругах – так точно. Сержанты занервничали. Оба разом. Потом тот, который с раскрошившимся кукурузным початком, предложил: «Я сейчас забираю у вас паспорт, а вы принесёте сюда (денег у нас найдено при обыске не было) десять рублей». Потом он взглянул на вогнавшего, наконец, в глаз красноармейца на плакате муху своим головным убором сослуживца и быстро исправился: «Двадцать. Двадцать рублей принесёте. Через час. Сразу паспорт назад получите. Немного же, правда? Два червонца всего». В последних его словах Наумов почувствовал слабину и решил не уступать. «Кому немного, а кому и половина стипендии. Откуда у нас такие деньги?» - настойчиво возразил он. Вдалеке раздался звук автомобильного двигателя. Милиционеры занервничали ещё больше. Ах, вот в чём дело – их, скорее всего, едет проверять кто-то из старших по званию. Стали понятны теперь метания к двери и необъяснимая для штатских ментовская тревога. Эти деятели, судя по всему, хотели «срубить» с нас лёгких денег, но, не обнаружив ничего, кроме мелочи в карманах (всё было потрачено на дискотеке), решили сменить тактику. Сначала игра в шпионов с запугиванием, а потом – в добрых милиционеров, отпускающих закоренелых преступников на волю. Исключительно по доброте душевной. За незначительное вознаграждение. Они думали успеть выпроводить нас до появления проверяющего, чтобы впоследствии, после его отбытия, спокойно дождаться ночной прибыли. Не получилось. Вымогательство не состоялось. Благодаря Наумову, его стойкости и спокойствию. Мы были немедленно отпущены и выпровожены через запасной выход. Не через парадную же дверь, в конце концов. Чего доброго, этот чёрнявенький ещё ляпнет невзначай про употребление «травки» на службе. Паспорт Наумов получил обратно, а вот моя записная книжка и копеек тридцать медью так и остались в руках ненасытных щёлоковских мальчиков. Я до сих пор в недоумении, что же так привлекло братцев-сержантов в моём поминальнике. Неужели несколько строк из незаконченного стихотворения? Тогда снимаю шляпу.
Часть2. Рисунки на асфальте
Несколько дней в Кишинёве пролетели, словно один миг. Дни эти были насыщены и плодотворны. Мы с Наумовым спали до обеда, потом завтракали с изумительным томатным соком, приготовленным его мамой. Такого самодельного сока я не пил никогда раньше. В запотевшем двухлитровом графине он выглядел особенно привлекательно. Сок был густой с перетёртым в пыль чесноком и корнями хрена с добавлением душистого перца, листиками вишни и смородины, сельдерея и кориандра, укропа и петрушки. Настоящая демонстрация витаминов в отдельно взятом сосуде. После обильной пищи полагалось выйти на лёгкий променад. Днём мы фланировали по городу с посещением парков и мест народных гуляний. Особенно впечатляли поездки на «чёртовом колесе». Обычно мы брали билеты сразу на несколько сеансов, ящик сладковатого кишинёвского пива и катались до умопомрачения, разглядывая с высоты птичьего полёта окрестности. Однажды, на третьем обороте, нам удалось рассмотреть и тот самый опорный милицейский пункт, где обитали наши обкуренные крестники. Как-то они там? Сбылись ли их мечты о быстром и лёгком обогащении? Но мысли эти не были полны злорадства и жажды мести. Отнюдь. Мы с Игорем не страдали злопамятностью, нашему великодушию могли бы позавидовать и граф Толстой, и знаменитый греческий философ, расфасованный в бочко-таре.
Лишь только начинали зажигаться фонари, и город натягивал на себя мягкое, словно пух, одеяло бессарабской ночи, мы с Наумовым дружно шли на обед, а потом с удвоенным рвением демонстрировали себя вечернему Кишинёву. Нашим глазам открывались летние кафе под открытым небом, концертные площадки, а один раз даже бар «Интурист» гостеприимно распахнул двери на последнем этаже одноимённой гостиницы двум студиозам из Киева. В этом нам помогло довольно неплохое знание технического английского, уверенный и нагловато-интернациональный вид стильного Наумова и моё несуразное «Их бин дойче туристо, шнапсен дринкен максимален гут». Администратор услужливо проводил нас за пустой столик, и мы к своему удивлению обнаружили, что, кроме нас в баре из настоящих иностранцев наблюдалось только двое неприметных, но милых подданных Чаушеску. Зато все остальные (числом не меньше дюжины) были женского пола, незагруженные высокими моральными принципами и избытком одежды на вызывающем рельефе загорелых упругих тел. И где они только успели нахвататься ультрафиолета, ведь солярий тогда был доступен только номенклатурным образом? Нужно отметить, что своё дело кишинёвские одалиски знали туго. Не то, что доверчивый администратор. К нам представительницы древнейшей профессии, ведущей свою родословную с походов Тутмоса Второго на Финикию, даже не подошли. Им хватило одного взгляда, чтобы просканировать содержимое наших кошельков. Зацепиться в них было не за что. Строгий однобокий взгляд пролетарского вождя, взирающего с собственного барельефа, замаскированного под «водяные знаки», действовал на этих девиц, как ладанка на малозначительного беса. Другое дело - Клара Шуман, Николо Тарталья или Джордж Вашингтон. Те, не в пример, приветливей относились к служительницам культурного досуга и приманивали их многозначительным блеском в бесстыжих валютных глазах. Впрочем, нам с Наумовым вовсе и не нужно было особое внимание к собственным персонам, чреватое переходом нас из числа лиц состоятельных в категорию бесповоротных банкротов. Мы и так славно посидели, с интересом наблюдая за тем, как происходил делёж малоперспективных румынских туристов среди девиц, несущих советскую культуру в массы малоразвитых околоевропейских иностранцев, выпив по два коктейля под хорошую ненавязчивую музыку.
Между тем, праздничные дни завершались. Киев всё яснее выплывал на горизонте, гарантируя нам весёлое житьё в хороводе интенсивного учебного процесса. Билеты на порог alma mater у нас были взяты заранее. Из Кишинёвского аэропорта лететь зайцем мы с Наумовым не рискнули. Это вам не Жуляны, где глаза бдительных контролёров давным-давно замылился от частого мельканья пустынных погон без золота или серебра на полосках различной ширины. За день до вылета мы с Игорем заскочили на почту и отправили в Киев телеграмму следующего содержания: «КИЕВ УЛИЦА ГАРМАТНАЯ ОБЩЕЖИТИЕ 4 БУТЫРИНУ ОЛЕГУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ ВСТРЕЧАЙ КИЕВСКИМ СВЕТЛЫМ РЕЙС <НР> <ДАТА>» После чего мы наполнили десятилитровую канистру превосходным вином, которым торговали из бочки с целомудренным названием «квас», весело обосновавшейся неподалёку от нашего дома. Теперь мы были вполне готовы к вылету. Трепещи, Киев!
Предположения о том, что телеграфное сообщение будет понято исключительно в нужной трактовке, подтвердились вполне. В Жулянах, у ворот, выпускающих прилетевших пассажиров, весело щурились весеннему солнцу две знакомых физиономии. Саныч и Стас мирно потаптывали предъюбилейную Киевскую землю. 1500-летие колыбели славянской государственности уже было не за горами. Саныч безобразно цокал деревянными копытами на своих моднючих сабо и поигрывал знаменитыми на всё общежитие подтяжками. Его джинсовая курточка была брошена тут же, закрывая собой две металлических ящичных объекта, напоминавших собой пивную тару. Так и есть – 40 бутылок «Киевского светлого». Ура советской почтовой службе! Ура её догадливым абонентам! Уютный домик на Краснозвёздной улице уже ждал нас. Там суетились однокурсники Наумова. Вальяжный борец Гаврила и заводной шпингалет Малой. Банкет по случаю приезда дорогих гостей удался на славу. Пиво здорово сочеталось с кетовым балыком, а молдавское вино с жареной курицей и картошкой фри, приготовленными в русской печке. Только в моём организме эти все деликатесы сочетались как-то неправильно. Язык и голова оставались ясными, но ноги совершенно отвязались. Тем не менее, я решил ехать с Санычем и Стасом в родную общагу. Это было рискованное мероприятие, о чём мне вскоре пришлось пожалеть. Суровая правда закона бутерброда отпечаталась на моём энергичном лице в виде слепка с асфальтовой мостовой. Земля поднималась на дыбы, не желая носить на своей натруженной спине эту жалкую личность, которая так неадекватно приняла молдавское домашнее вино после светлого пива. Однако друзья для того и нужны, чтобы поддержать в трудную минуту и направить на путь истинный. За что по прошествии стольких лет я их и благодарю. А вот о том, какие рисунки остались на асфальте, вам лучше рассказал бы Наумов. Он исследовал место падения Икара ранним утром, когда бежал в магазин за лекарством.
КУРС - ЮЖНЫЙ БЕРЕГ АРКТИКИ ИЛИ НАЛЕГКЕ
Годы учёбы, полные не только познаний, которые с точки зрения классических философских учений, преумножают страдания души, пролетали быстро со скоростью сказочного ковра-самолёта. Нам, собственно, было не до этих учений гуманитарного толка, которые с большой натяжкой можно назвать научными. Мы наслаждались жизнью в полной мере, не давая новым страданиям посеять свои горькие зёрна в бесшабашных головах. Сделать это довольно просто путём регулярных пропусков занятий и «ковровым бомбометанием» на экзаменах из импровизированных внутренних карманов, напоминающих больше носовые платки, пришитые наспех к подкладке форменных пиджаков, нежели чем «бомболюки». Наумов писал диплом, проживая всё в том же частном домике, где состоялась историческая, я бы даже сказал, асфальтоносная, встреча гостей из Молдавии, а я благополучно заканчивал четвёртый курс. В середине мая Игорь разыскал меня в институте и обратился с довольно странной просьбой. «Понимаешь, - говорил он, - диплом я почти закончил. Записка практически готова. Чертежи коммуникаций аэропорта местного значения и здания аэровокзала уже в туши. Не хватает пары плакатов. И, хоть убей, ничего не могу придумать, что там изобразить. Так вот, я подумал, а не АСУчить ли мой аэропорт? Можно в записке прогнать эту главу «на шару». Всё равно в комиссии спецов по автоматике не будет. Главное, чтобы пара структурных схем по этой автоматизации смотрелась на плакатах солидно. Здорово я придумал? Ни у кого нет. У меня есть. Чёрный верх, белый низ. Не просто дефицит, а очень стильный. Желаете ли вы, сударь, приложить, к этому безобразию свою светлую голову?» Умеет Наумов заинтересовать. Про светлую голову он, действительно, красиво придумал. Как же тут не согласиться? Да, совершенно невозможно отказать. Тем более что на кону ящик пива стоит в бутылочках фигурных, в виде православных церквей с маковками. Как-никак, полутора тысячелетний юбилей матери городов русских вот-вот разгуляется на полную катушку. Вот пивзаводы и назаказывали себе замысловатую тару, стилизованную к круглой дате. Взялся я за дело, быстро провинциальный аэропорт в цвет мирового прогресса обратил. Кругом терминалов наставил, подключённых к головной ЭВМ бесстыдной серии ЕС, с девичьей фамилией IBM. Красиво всё на уровне структурок выходило. Автомобили о расходе горючего докладывают, чумазый техник ГСМ про списание «мазуты» сообщить не забывает железяке электронной, плановый отдел планирует вовсю и на перфокартах свои мысли невнятно излагает, бухгалтерия экономит государственные средства (и не только за счёт заработной платы!) не сходя с клавиатуры. Загляденье одно. Одним словом – приходи, кума, любоваться! Да, и плакатов не два, а целых три получилось.
На защиту к Наумову мне попасть не удалось. Тогда военная кафедра нас за шиворот схватила и в Нежин выпнула с лёгким сердцем, дав в нагрузку двух славных майоров с военной кафедры, что близ «Байконура» своё паучье гнездо свила. Об этом в «Дембельском альбоме» упомянуто. И узнал я про то, как всё проходило на защите проекта Наумовского только после возвращения из лагерей. Наша встреча с Игорем была недолгой. Он должен был к месту распределения вылетать буквально через день. В туманной дали, Игоря уже ждал замечательный дальневосточный аэропорт Певек, столица Чукотки, тогда ещё свободной от финансовых авантюристов с модной недельной небритостью на благородных щеках. Конечно же, нам не хватило одного вечера, чтобы распрощаться. Но тогда, по молодости лет, всё выглядело не таким фатальным. И мне и Наумову казалось, что встретимся мы скоро, но ждать очередной встречи пришлось почти целых два года. Так вот, тогда я узнал, что мои прожекты странным образом озадачили дипломную комиссию, состоящую главным образом из специалистов наземных служб. Они впечатлились увиденным на плакатах и услышанным в докладе Наумова (он на свой страх и риск сделал акцент как раз на автоматизацию своего аэропорта будущего), настолько, что с лёгким сердцем влупили Игорю «отлично». С учётом того, что у Наумова за годы обучения пятёрки, в качестве овеществлённого фактора небывалых успехов в погоне за знаниями, вообще не встречались, это произвело фурор на весь его курсе. А один из членов комиссии даже прослезился и предложил нашему герою наплевать на распределение и ехать вместе с ним поднимать один загнивающий аэропорт Подмосковья на небесные высоты. Дескать, все формальности он берёт на себя. Наумов благоразумно отказался и решил не упускать шанса, исследовать Дальний Восток лично. Удивительно не то, что защита прошла «на ура», а совсем другое. Сколько ещё встречается на земле наивных производственников, рассчитывающих, что один человек может воплотить бумажные фата-морганы в жизнь без финансовых вливаний и надлежащего технико-экономического обоснования.
В течение последующих полутора лет мы с Наумовым изредка перебрасывались письмами. Житьё в Певеке ему нравилось, несмотря на бытовую неустроенность и высокие цены. Хорошо запомнилась фраза Наумова о праздновании 1 Мая в семье его сослуживца: «Представляешь, на столе салат из свежих тепличных помидоров и огурцов с укропом! У меня рука не поворачивалась всё это добро на вилку насадить. Впечатление, что жуёшь не овощи, а червонцы». Тогда же Игорь и рассказал мне историю, которую я имел смелость опубликовать под названием «Налегке». Имел смелость один раз, посмею ещё. Только теперь расскажу её немного другими словами, чтобы вы не бросили чтение с первой фразы с криками: «Долой зарвавшегося автора! Ему сказать нечего, вот он и повторяется! До каких пор?! Позор!»
Вернёмся к праздничному Первомайскому столу в Певеке. За столом молодая семья и двое-трое приглашённых сослуживцев, в числе которых и Наумов Игорь Андреич, собственной персоной. В разгар застолья, когда выпить уже нечего, а закуски полон стол, когда душа поёт, но голос ещё не настроен, когда до вечера также далеко, как и до винной лавки, в двери постучали. На пороге стоял тот самый Витёк, с которым мы когда-то изучали быт Московских пролетарских окраин на Рязанском проспекте. Он был в аэрофлотовской форме и неизменных пимах, изрядно поеденных солью на Магаданских улицах. Витьку, собственно, никто не ждал так рано. Он учился в УТО, и должен был вернуться в Певек только через две недели. Но что такое две недели, когда душа просится в родной заполярный аэропорт? Ровным счётом – мелкое препятствие, преодолеваемое единым желанием посетить друзей-товарищей в разгар международного праздника солидарности трудящихся масс. А чем Витька хуже трудящихся масс? Вот и именно, что лучше. Он бросил все дела, примчался в аэропорт Сокол, откуда и улетел в качестве длинноухого создания спустя почти сутки ожидания из-за непогоды.
Витёк разделся, извлёк из потёртого портфеля две ёмкости с праздничным напитком, две упаковки магаданской селёдки специального засола, которой славится крупнейший порт в Колымском краю, три раскрошившихся в дороге крутых яйца и приобщил всё это богатство в качестве вступительного взноса. Он был чем-то возбуждён, постоянно подхохатывал, пока занимался текущими вопросами своей подготовки к банкету и всё время повторял: «Тихо, тихо. Сейчас я вам расскажу такое! Дайте только присесть». Наконец, формальности улажены и Витёк занял место на почётном месте для гостей. Сквозь смех он рассказал ТУ самую историю, которая уже известна вам из других источников. Дадим слово Витьке. Зачем его перебивать, если человек так долго хотел поведать друзьям то, чему сам явился свидетелем.
«Сижу я в
аэропорту. – Начал Витёк свой рассказ. – Погоды, как назло нет. Ни в какую
сторону, ни одна зараза не летит. Рейс на Хабаровск отменили. На Певек тоже.
Тут и вечер близится. Зашёл я к метеошникам. Никакого просвета до утра не ждут.
Делать нечего, я со спокойной совестью в общагу УТО (учебно-тренировочный
отряд) усвистал, будильник на 5 часов поставил, и спать завалился. Утром опять
на вокзале шляюсь. Тишина. Но, чувствую нутром, вот-вот рассосёт облачность.
Просветы кругом появляются. Побежал в штурманскую. И точно, смотрю экипажи уже
на инструктаж прибыли. Всё разом открывается. Все направления. Я к нашему певекскому
командиру подскочил, парой слов перекинулся, поддержкой заручился и к
проходной. А на вокзале тем временем объяву дали, что, дескать, два рейса на
Хабаровск объединяют. Всех в ТУ-154 загрузят. И со вчерашнего рейса, и с
сегодняшнего. Мне-то это, вроде, и не к чему, но в памяти отложилось. Выполз на
стоянку к нашему борту. Стою, экипаж ожидаю, бортмехаником прикидываюсь, чтобы
ВОХРы поганые не повязали. Рядом ТУ-154 к вылету готовят. Смотрю, привезли уже
пассажиров к трапу. А певекский борт, как обычно, маринуют. МВЛ всегда в
загоне. Уже всех хабаровских посадили, когда наш экипаж появился. Командир
попросил подождать, покуда пассажиров не привезут. А мне что, стою себе дальше.
Главное, что успеваю к вам до вечера добраться. Стою, значит, ворон считаю,
зеваю немного от недосыпу. Глядь, а к хабаровскому борту опять автобус
подъезжает. Второй уже. Оттуда дежурная вылезла, а с ней мужичок с ноготок.
Стрёмный такой, нужно сказать, мужичок. В фуфайке, кирзачах и ушанке облезлой.
Зафиксованый весь и в наколках. Не иначе, из зэков бывших. Откинулся недавно.
Больно уж подозрительно светлое пятно на спине его фуфайки. Похоже, что номер
там недавно был пришит многозначный, колымский. А в руках у этого мужичка две
авоськи типа «мама, не горюй», «горючим» и овощами тепличными полнёхоньки. Поднимаются
по трапу, и пассажир откинутый, и дежурная. Им навстречу бортпроводница вышла,
и говорить чего-то принялась. Строго так и убедительно. Я ещё подумал, боится,
что зэк бывший начнёт неправильно себя на борту вести, водку пьянствовать и
беспорядки нарушать на радостях от встречи с долгожданной свободой. Лекцию по
этическим основам ему заправляет, вроде как. Смотрю, мужик билет ей
замусоленный показывает, из кармана своих затрапезных штанов достав. Что-то там
не совсем в порядке. Стоят кучкой, внутрь лайнера не заходят. Потом отвернулся
я на секунду, наших певекских пассажиров привезли в это время. Слышу, звон
какой-то нездоровый раздался неподалёку. Как раз со стороны ТУшки. Обернулся, а
возле хабаровского борта что-то неестественное творится. Техники у трапа, чуть
не в покатуху, от смеха валяются. Рядом с ними две горки продуктов битых:
огурцы с помидорами в неприличном натюрморте по бетону развалились. А мужичок в
фуфайке орёт благим матом: «Без питания, так без питания!» и в салон лезет.
Сначала ничего я не понял, а потом уже дежурная всё объяснила. Которая наших
певекцев привезла. Ей та, другая, с ТУ-154-го по рации передала, что же там случилось.
Оказалось, мужик этот со вчерашнего рейса. Заснул он где-то крепко, объявления
об объединении рейса не слышал, и поэтому на регистрацию опоздал. А борт уже
загружен под завязку. Все пассажиры места заняли. Одного только нет, зэка этого
зазевавшегося. Для него откидушка на самолёте готова, только кормёжка не
предусмотрена. Не знаю, как там считали, что так вышло непутёво. Скорей всего,
ещё раньше борт пайками аэрофлотовскими загрузили, когда объединение рейсов не
планировалось. Или ещё почему, не знаю. Бардака у нас всегда хватало. Одним
словом при посадке бортпроводница ещё на трапе возьми, да, и ляпни, что
припозднившийся пассажир полетит без питания. Поскольку на регистрацию вовремя
не явился. Вот мужик-то наш и решил, что из-за его двух сеток возможна
перегрузка. Матюкнулся и сетки с трапа скинул. Решительно так. Я б ему памятник
прямо на перроне воздвиг, ей богу. И надпись бы на пьедестале написал «Без
питания, бля! Век свободы не видать!». Витёк закончил свой рассказ, вызвавший
бурное оживление у аэрофлотовской аудитории, и принялся чистить селёдку. Она в
Магадане действительно знатная. Перед ней не устоишь. Тут даже рекомендации
врача не помогут!
ЛЕГЕНДА ОБ ОДНОНОГОЙ СОБАКЕ
В мае 1983
года я проходил обучение на ФПК «Луч-74». Месяц подходил к концу, и в
неизбежности его окончания вставал вопрос. Вопрос не праздный, а вполне
жизненный - как отметить день рождения Кузнечика? Мы с ним жили в одной комнате
общежития №6, а Саныч обитал неподалёку, в этом же богоугодном и угодном декану
ФПК заведении. Эта наша троица повышала свою безумно высокую квалификацию в
части касающейся обслуживания комплекса «Луч-74». К предстоящему празднику
подтянулся Воха, который на время забросил эмпирические исследования
характеристик и возможностей системы «Стрела» по управлению воздушным 
движением.
Дело в то время неблагодарное, ибо «Стрела» капризничала, путалась в маркерах
воздушных судов на диспетчерских индикаторах и, то и дело, вовсе отказывалась
работать. Даже такого спокойного и рассудительного инженера, как наш Воха, это
могло довести до белого каления. Руководство, осознав сию сермягу спинным
мозгом, отправило молодого начальника смены в город Минск, ворованное у фирмы IBM железо изучать. Изучение
изучением, а душа просит чего-то возвышенного и лёгкого. Например, шампанского,
ломающего воззрения современной физики на закон Всемирного тяготения. Вверх оно
стремится, а не вниз. Но не долго. Может, как раз таки с законом Всемирного
тяготения всё в порядке? Это шампанское какое-то неправильное. Беда с ним! Так
или иначе, а расслабиться Вохе после тесного общения с супервизором и утилитой IEBUPT хотелось изрядно. И
тут очень в тему нагрянули выходные, да,
к тому же, не обычные. Кузнечику (Лешке Малышеву) исполнялось столько лет,
сколько носил на своей спортивной майке великолепный Майкл Джордан в период
своего спортивного расцвета. Следовательно, Вохе просто сама судьба давала в
руки возможность лично поздравить друга в Киеве. Итак, гость из Ростова,
прибывающий из Минска, ещё в пути, а представитель Чукотки уже тут как тут.
Наумов летел через Москву, где оставил чуть не половину своих отпускных на
приобретение замечательной летней пары индийского производства – писк моды в
том сезоне. Игорь появился у нас в 6-ом общежитии с видом великолепного
магараджи. Идеально белые брюки и белый же френч в стиле Ганди. Только чалмы с
рубином не хватало для комплекта. О том, какова была встреча после двухлетней
разлуки, я говорить не стану. Всё равно мало кто поверит. Перейду сразу к
главному. Пятничным утром, перед прибытием Вохи, Игорь предложил рвануть всем
вместе в устье Десны. Дескать, знает он там один прекрасный островок, на
котором можно было бы устроить весёлое мероприятие с песнями плясками и прочими
атрибутами, сопутствующими дню рождения. Саныч буквально заорал от радости в
свойственной ему демократичной манере. Он уже бывал на этом острове с Наумовым
и его друзьями с факультета аэропортов, когда сам учился на четвёртом курсе.
Именно в тот исторический период на означенном кусочке суши, окружённом со всех
сторон водами Десны, была провозглашена
Первая Республика Свободных Нильских Крокодилов. Самая независима держава на
планете. Идею подхватили, поддержал её и приехавший Воха. Мысль возродить
пришедшее в упадок государство приглянулась всем.
Уезжали в
вечер, на последнем теплоходе, чтобы устроить самый распрекрасный праздник дня
рождения великого Кузнечика именно на закате. Собрались в таком составе:
именинник, он же Лёха, он же Кузнечик, Воха, Саныч, Наумов, Алик Прокопенко, он
же Барыга, чей-то знакомец с 5-го курса радиотехнического факультета из
Магадана и автор этих строк. Алик (в миру – Олег) Прокопенко объявился в поле
нашего зрения неожиданно, и уже не смог отвертеться от романтической поездки в
устье Десны. Как я сейчас понимаю, радист был знакомым каких-то сослуживцев
Наумова, которому он привозил посылку из Магадана, отправляясь в отпуск на
«большую землю». Когда вся команда собралась в районе речного вокзала, время до
отправления речного лайнера ещё было. И было его много. То ли приехали заранее,
то ли расписание предварительно не 
изучили.
Не могу вспомнить точно. Так или иначе, нельзя без толку сидеть на набережной,
поэтому предварили свой отъезд посещением «Бриза». Этот фрагмент нашего вояжа
наглым и совершенно загадочным образом покинул мою память без малейшего желания
оставить в ней какие-то следы, но Воха утверждает, что посидели душевно. Придётся
поверить ему на слово. Про душевность. Иначе, с каких таких пропозиций, я вдруг
начал утверждать, уже, будучи на теплоходе, что я представитель транспортной
прокуратуры и напрочь отказывался оплатить проезд, как все рядовые граждане?
Воха тоже всё время совал в нос контролёру проездной билет на автобус в городе
Ростове за октябрь прошлого года и утверждал, что имеет полное право! Когда
проблемы с контролёром завершились нашей безоговорочной победой (безумство пересилило
разум и социалистический реализм!), мы принялись переливать взятое с собой вино
(вероятно, «Совиньон») из бутылок в сорокалитровую ёмкость. Откуда мы её
достали, ума не приложу! Предусмотрительный Наумов захватил с собой поварской
половник и, примостившись на задней палубе, одновременно с этим осуществлял экспедиционные
заправочные мероприятия методично, как античный бог Дионис. Чтобы никто не
замёрз по дороге. Или, может быть, наоборот, чтобы не раскис под жарким
солнцем? Ехали весело. Пели песни под гитару, чем растревожили слабонервных попутчиков, которые мгновенно
спустились в трюм и уже оттуда грозили нам гневными кулаками и пеняли на наше
воспитание. Контролёрша не грозила. Она наоборот подсчитывала личную выгоду от
сдачи пустых бутылок из-под вина, коим мы наполняли «сосуд жизни». Наполнять-то
мы его наполняли, но и одновременно исправно облегчали его же дальнейшую
транспортировку к месту высадки. Самым незатейливым из всех возможных способов,
как вы правильно догадались. Мы пили это вино из половника. Но всё равно на
вечер оставалось ещё вполне достаточно.
Прибыв в устье Десны, наша компания переправилась на её, Десны, левый берег на каком-то дребезжащем агрегате, с виду больше похожем на огромную калошу, чем на речной трамвайчик. Дальнейшее путешествие в Республику Свободных Нильских Крокодилов проходило сухопутным способом, типа армейского марш-марш. В том месте, где протока, отделяющая небольшой остров с песчаным пляжем, от берега становилась наиболее узкой, мы приступили к форсированию водной преграды. Разделись до плавок, а одежду несли над головой, чтобы не замочить. Флягу с вином сначала хотели перекатить по дну, но потом восторжествовал здравый смысл, и её переправили по воде с гордо поднятой крышкой с лихацким замком-зажимом, издалека напоминавшим козырёк адмиральской фуражки. И вот мы на острове. На берег первым ступил Наумов. Он замер и подозрительно осмотрел мокрый песок у себя под ногами. Остановив нас жестом, Игорь показал на какой-то след, в котором ещё не осела муть. След был собачий. Мы переглянулись в недоумении. Что тут удивительного – недавно здесь пробежала собака. Скорей всего, бездомная, раз человеческих следов поблизости не обнаруживалось. В другом же месте перебраться на остров, можно было только вплавь или на лодке. Похоже, мы здесь будем одни, в нашей Республике Свободных Нильских Крокодилов. А собака пусть себе бегает. Но Игорь нас остановил: «Не делайте поспешных выводов, коллеги! Эта собака одноногая! И по всем приметам выходит так, что над нашим островом нависло какое-то проклятие. Хорошо бы я ошибся, но про ЭТУ собаку говорят такое… Я потом расскажу вам легенду об одноногой собаке». Члены экспедиции внимательно осмотрели след и его окрестности. След действительно был ОДИН! Чудо природы! Феномен! Одноногая собака! Куда там Баскервилль-холлу, с его фосфорицирующим монстром! Конечно, было понятно, что собака здесь пробегала самая обычная. Просто другие её следы смыло мелкими волнами, оставив один для таинственности. Но так хотелось настоящих загадок и открытий, что все сделали вид, что поверили в существование удивительного зверя, неизвестного учёным-зоологам.
Разбив
лагерь, мы немедленно приступили к утверждению Конституции республики.
Обсуждение проходило всенародно, поэтому можно считать наше государственное
устройство самым демократичным в мире. Первым делом избрали президента. Наумов
был утверждён единогласно, как человек, открывший наш остров для прогрессивного
человечества ещё несколько лет назад. После этого начались дебаты
непосредственно об основополагающем документе, регламентирующем
жизнедеятельность Республики Свободных Нильских Крокодилов. Не вдаваясь в
подробности, предложу вам окончательный вариант этого судьбоносного документа.
КОНСТИТУЦИЯ РЕСПУБЛИКИ СВОБОДНЫХ НИЛЬСКИХ КРОКОДИЛОВ
(сокращённо – РСНК)
ПРЕАМБУЛА
§1. Данный документ являет собой ГЛАВНЫЙ и единственный законодательный акт республиканского значения.
§2. Конституция разработана и утверждена на общем собрании вольного острова, где и создана РСНК.
§3. Никакой другой документ нам не указ! Уважаем только Президента республики и себе подобных!
ЧАСТЬ 1
ПРАВА ГРАЖДАН РСНК
§1. Жители республики не обременены гражданством, паспортами, местом жительства и вольны вести беседы на любые темы, в том числе, и умные.
§2. Граждане РСНК имеют право посылать всех НЕ граждан за пределы острова, в том числе, и НЕ нормативной лексикой.
§3. Граждане имеют равные права на все виды продуктовых запасов республики.
§4. Граждане РСНК свободны в своих желаниях, не являющихся противоестественными.
§5. И вообще, все жители РСНК поголовно ИМЕЮТ ПРАВО, в том числе, и Президент.
ЧАСТЬ 2
ОБЯЗАННОСТИ ГРАЖДАН РСНК
§1. Гражданам РСНК запрещено населять остров особями противоположного пола.
§2. Народ республики обязан в светлое время суток вести обывательский образ жизни безо всякой одежды, которую объявить вне закона немедленно и бесповоротно. Исключением считать граждан, отправляющихся на рыбалку через кусты с целью избежать членовредительства в любом его проявлении.
§3. Жители РСНК обязаны гордо нести звание граждан республики. На смех и двусмысленные призывы с проходящих мимо катеров и лодок не отзываться, вести разъяснительную работу среди НЕ граждан о пользе натурализма в природе.
§4. Граждане РСНК, БЕЗУСЛОВНО, ОБЯЗАНЫ иметь отменное настроение и не впадать в уныние ни при каких обстоятельствах.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
§1 и единственный. Быть по сему!
Пятница, «27» мая 1983 года Президент РСНК (подпись) Наумов И.А.
Текст Конституции был тут же начертан острой палочкой на песчаной глади самого высокого островного бархана в стенографическом варианте, и она немедленно вступила в силу.
Когда
формальности были улажены, Барыга засобирался на рыбалку. Оказывается, он
захватил с собой донки и снасти для удочек. Тем более что, ему в душу наиболее
глубоко запало исключение из второго параграфа Конституционного акта в части
обязанностей. Любопытствующий гражданин новоиспечённой республики Воха увязался
за ним. «Не ради поживы, а только естественных научных исследования для», - так
он сам заметил. Исследования удались на славу. Воха с первой попытки вытащил
аккуратного усатого сомика, внешне напоминающего немецкого канцлера Бисмарка своим проникновенным взглядом и лысым
черепом. Бисмарка определили в полиэтиленовый пакет с речной водицей и оставили
в тени деревьев наблюдать за порядком в лагере. В дальнейшем удача отвернулась
от Вохи. Единственное чего он смог добиться – это запутать леску на дереве,
плюнуть в сердцах на «это глупое занятие» и вернуться в лоно столицы РСНК.
Здесь он присоединился к остальному народу, возглавляемому Президентом лично,
чтобы поучаствовать в футбольном матче на кубок республики. Играли босиком.
Вместо футбольного, мяч был теннисным, и гоняли его по водной глади, заливавшей
песчаный плёс, когда на Десне открывались шлюзы, пропускающие самоходные баржи
в Днепр. К сожалению, протокол того матча, равно как и составы команд,
безвозвратно утрачены для истории. Поэтому любителям поистине мужского вида
спорта не остаётся ничего другого, как сожалеть об этом трагическом факте.
Нужно ли пояснять читателям, что все конституционные обязанности при игре в
футбол соблюдались неукоснительно? Думаю, что это и так понятно. Как же игроки
команд различали друг друга, спросите вы, если к спортивной форме можно отнести
только кепку на голове у Наумова? Тут даже штаб-квартира УЕФА теряется в
догадках. Ближе к концу состязания из дальних кустов появился заеденный
насекомыми Алик – человек, нарушающий второй параграф второй части Конституции
на законных основаниях. Несмотря на бесчисленные волдыри, вид у него был
бодрый. В пакете плескалось ещё с десяток мелких рыбёшек. Стало быть, рыбалка
удалась на славу. 
Казалось,
ничто не сможет омрачить праздничного настроения, но такое, из ряда вон
выходившее, событие свершилось. Свершилось неожиданно для всего независимого
населения республики. Современные политологи назвали бы это гуманитарной
катастрофой, а Президент выразился короче: «Приплыли!», разглядывая
перевёрнутую приливной волной в результате открытия дурацких шлюзов флягу с
вином. Мало того, промокли и пропали безвозвратно некоторые продукты, которые
лежали близко к воде в сумке, легкомысленно оставленной кем-то из граждан. Нам
удалось выловить эту сумку и печальными криками обманутых аборигенов с острова
Пасхи проводить в дальнюю дорогу к Чёрному морю стаю дикого, необузданного
картофеля, вереницу луковых шариков и с дюжину яблок, урожая прошлого года.
Вермишель утонула после того, как корпус картонного сухогруза дал внушительную
течь. Тогда ещё в Киеве, к нашему огромному сожалению, не научились делать
водонепроницаемую тару для макаронных изделий. Проститься с павшими
утопленниками, вышедшими на речные просторы в неподготовленном судне, нам не
удалось. Их тела разметало сильное течение. Также было утрачено несколько банок
консервов и почти весь хлеб. Хорошо хоть, что заварка, сахар, соль, спички и
специи лежали в другой сумке. Тем временем вода в котле закипела, готовая
принять в свои тёплые объятия продуктовый запас для супа. Но, увы, на сегодня,
похоже, население РСНК оставалось без первого.
«Не иначе, примета с одноногой собакой
сбылась! – Мужественно констатировал Наумов. – Теперь придётся пить чай
по-чукотски!» Вот тут все и вспомнили о легенде. Вспомнили и затребовали
рассказать её немедленно. Наумов хитро улыбнулся и переспросил: «Легенду? Об
одноногой собаке?» «Да! Да!» - отвечал ему мистически возбуждённый хор,
огорошенный голодной перспективой. «Так ведь, вот она легенда. На ваших глазах
родилась. Теперь будете всем рассказывать о том, что встреча со следом
одноногой собакой вечером в день полнолуния приносит несчастья». Пришлось
удовлетвориться этим далеко не романтическим объяснением ситуации. И, как
знать, возможно, Игорю бы не повезло. Пришлось бы распрощаться с высоким
званием Президента республики, ибо отыскались памятливые граждане, видевшие,
что сумку в опасную близость к воде ставил именно предводитель Свободных
Крокодилов. Наверняка пришлось, если бы он хитроумно не переключил наше
внимание на новое для всех понятие «чай по-чукотски». Наумов не стал долго
испытывать терпение возбуждённого демоса. Он полез в свою сумку и, как фокусник
из шляпы, извлёк из неё бутылку водки. Настоящей «сибирской», с винтом, 0,7-го
калибра. Это был незапланированный сюрприз. Игорь заварил в котле крепчайший
чай, методично обстучав пузатые бока котелка кружкой для того, чтобы процесс
заваривания проистекал красиво и равномерно. Меленькие брызги создавали внутри
котла локальные муссонные осадки, на глазах приобретая медный, а затем и
тёмно-коричневый оттенок. Вода находилась в стадии заварочного кипения. Хотя
котёл и был снят с костра, но своим боком касался искрящихся углей. Закончив
предварительные поварские пассы, Наумов высыпал в чай пачку сахара и тщательно
его перемешал. Приближалось главное. Жители республики уже догадались, что
сейчас произойдёт, и стояли, затаив дыхание. Даже наивной абитуре понятно, что
одной бутылкой на семерых праздник не украсить, поэтому народ не возражал,
ожидая решительных действий от своего Президента. Какая там абитура!
Демографическая ситуация в Республике Свободных Нильских Крокодилов была такова,
что уровень образования в ней сразу же попал в книгу рекордов Гинесса, которая
в те незапамятные годы сильно мешала советской власти овладевать умами
бесшабашной молодёжи и была предана анафеме с высокой трибуны партийных
конференций. Представляете себе, 6/7 населения – готовые инженеры! И только 1/7
имеет незаконченное высшее образование. Такого ещё не знала история
человечества со времён сотворения мира, пирамид, пороха, лимонада, домино и
беспроводной связи. Игорь вылил содержимое бутылки в чай. И воздух на острове
наполнился сказочными ароматами средневековых замков, где вальяжные английские
лорды неспешно вкушают раскалённый грог из роскошной родовой кружки, передаваемой
по наследству вместе с именными землями и вассалами, 
пряча
ноги под плед промозглым вечером. Демос торжествовал. Намечался праздничный
ужин. Пусть даже такой бедный в своём ассортиментном перечне блюд. Один только
Алик с грустью взирал на невинно убиенного Вохой сомика по прозвищу Бисмарк и
другую рыбёшку, прикидывая, в чём варить уху. И, действительно, голод никогда
не являлся хлебосольным родственником из числа здесь присутствующих. Аппетит
разыгрался не на шутку, а продуктов всё-таки оставалось совсем немного. Их
хватало только на то, чтобы завтра не протянуть ноги в голодном обмороке. Уха
нужна была, как воздух! Как барабанные палочки Павлику Морозову! Как
пролетариат промышленному капиталу! Как Гога Магоге! И тут Барыге пришла в
голову блестящая идея. Что ж, раз чай пьём из котла, то почему бы, уху не
сварить в чайнике. Он так и сделал. Ребята, такой ухи вы никогда не едали, смею
вас заверить. В процессе приготовления вековые чайно-известковые оковы опали со
стенок и, смешавшись с рыбной юшкой, привнесли совершенно новую вкусовую гамму
в наш деликатесный продукт. Наумов и здесь оказался на высоте. Он заначил
граммов 50 из заветной бутыли и беззастенчиво влил её сомику прямо в рот, какая
же уха без водки! Сомик надулся от важности, икнул и сварился до полной
готовности. Гражданин республики Воха, который в обычной жизни смотреть не может
на рыбу во всех её кулинарных проявлениях, в тот раз не отставал от остальных.
А куда деваться, если праздник! Когда чайник остыл, было невыразимо приятно
пить тёплую уху прямо из носика, передавая посуду по кругу. Чукотский чай тоже шёл
на ура. Он не пьянил, но тонизировал и возбуждал воображение и создавал
невыразимое ощущение вселенского экстаза от сиюминутности бытия. Песни под
расстроенную гитару приводили население республиканского государства в
поросячий восторг, а исполнение канкана в одеждах от Адама, первого в мире
кутюрье (портной голого короля из сказки Андерсена был всего лишь вторым),
стало апофеозом всего происходящего. Ночь была на излёте. Прояснило. Сильно
похолодало, и глаза сами собой стали слипаться. Пора одеваться и на боковую.
Из
общаги мы прихватили с собой байковые одеяла, чтобы не спать на сырой земле. Но
на всех одеял не хватило, поэтому улеглись по старинному индейскому обычаю по
двое. А потом и по трое. Стелили одно одеяло на землю, ложились втроём. Вторым
одеялом закрывались. Давно же известно, что два индейца под одним одеялом
никогда не замёрзнут. А тем более, три! А тем более, после полутора литров
чукотского чая, употреблённого перед сном! На небе рассыпалось монпансье из доверчивых
звёзд, наблюдающих за храпящей республикой Свободных Нильских Крокодилов с
высоты далёких галактик. Луна гуляла где-то в сторонке, своим бледным видом
напоминая об ужасных проделках одноногой собаки. Один Барыга не спал. Он время
от времени бегал проверять донки, поддерживал огонь в республиканском очаге, и
изредка семафорил проплывающим мимо самоходным баржам огоньком сигареты. В
Республике Свободных Нильских Крокодилов всё было спокойно. Завтрашний день
обещал быть таким же насыщенным и плодотворным.
Ночь в устье Десны
Вероятно, закономерен будет вопрос, почему я так мало места в истории уделил имениннику. А что тут особенного. Кузнечик всё время принимал поздравления, исходившие от всех республиканцев незримыми флюидами, и попросту был счастлив. Если я что-нибудь смыслю в этой нематериальной субстанции.
Вот, вкратце, и вся легенда об одноногой собаке. Это такая же легенда, как и притча о вечном студенте с механического факультета, который жил, и очень, нужно заметить, неплохо тем, что мастырил дипломникам чертежи на листах самого ходового формата А1, по международной классификации. А какой это будет формат по советским техническим меркам я, к своему стыду, уже запамятовал. Не то 22-ой, не то 24-ый. Никто не помнит?