«Какой праздник отмечает всё прогрессивное человечество 29 октября?» - спрашиваю я вас голосом старшей пионервожатой. Правильно. Это день рождения Ленинского комсомола с пятью орденами во всю широченную грудь и шестым, для закрепления результата, на память. На шестом году обучения нам, ещё пионерам, пришлось узнать об этом, как никогда, близко. В нашем классе училось невероятно много артистов на квадратный метр площади. И вовсе не потому, что кабинет классный у нас маленький был, а просто почти половина мальчишек посещала театральный кружок при ДК речников, где руководили всем театральным процессом корифеи из Печорского Народного театра. 29 октября намечался какой-то пламенный юбилей комсомола. Планировался торжественный вечер с награждениями лучших из лучших и театрализованным представлением. Ту часть детской труппы театра, которая обучалась в нашем классе, задействовали в патриотической феерии, предоставив возможность сыграть отрывок из революционной пьесы. Не помню, как это драматическое произведение называлось, но сюжетную часть картины, которую вынесли пред светлые очи передового отряда Печорской молодёжи, могу рассказать. Действие сводилось к простой агитации неким молодчиком из отряда уголовника Котовского молодых беспризорников с целью привлечь их на сторону коммунистов. Хотя, какой из Котовского коммунист? Бандит с большой дороги с явно выраженными уголовными наклонностями, без фанатизма в душе и с желанием нажиться. Но оставим это не, сколько на совести автора пьесы, сколько за душой социалистического реализма. Драматург творил в то время, когда таких бандитов почитали за святых на всей бескрайней территории страны советов. Якобинство в квадрате, упавшее на задурманенные головы тупой гильотиной, давало о себе знать. В пьесе получалось так, что пятеро беспризорников (их мы и играли) должны усердно внимать какому-то легкомысленному парню, предлагавшему вступить в отряд знаменитого командира, чтобы уничтожить беспризорничество, в принципе. Впервые нам нужно было играть перед огромной аудиторией (никак не меньше 600 человек). Труппа нервничала, кроме меня. У меня было всего три слова: «А как пойдём?» Имелся в виду способ достижения отряда лысого молдавского уголовника. Уж, эти-то слова я произнесу громко и СО ЗНАЧЕНИЕМ при любой публике. Но о нордическом спокойствии остальных участников спектакля никак нельзя было сказать. Они дёргались и нервно ходили за кулисами, будто самые настоящие народные артисты перед премьерой, покуривая найденные в гримёрке «бычки», осторожно, в рукав, чтобы никто из взрослых не засёк. В конце концов, не выдержал Толик Богомазов. У него мама работала в ДК, и по этой причине он считал себя самым продвинутым актёром. Хотя, возможно, я ошибаюсь, так оно и было на самом деле. Ведь, в последствии, Толик окончил Ленинградский институт культуры, и сейчас служит режиссёром Народного театра где-то в Луге. Выходит, был у него актёрский нюх ещё в те мальчишеские годы. Толик предложил снять стресс перед выступлением путём распития бутылочки портвейнового содержания на всю труппу. Поскольку я в то время был идеальным ребёнком, то немедленно отказался вступать в плодово-выгодную концессию, независимо от наличия присутствия 37 копеек в кармане. Труппа вошла в раж и, уж не знаю каким манером, смогла обзавестись бутылкой портвейна №17. Строго тогда продавцы советских магазинов пресекали наглые потуги малолеток в приобретении креплёных вин. По всему получалось, что старший брат-комсомол пришёл на помощь пионерии, не иначе. За полчаса до выхода на сцену, малолетние актёры в туалете выхлебали тонизирующий напиток и успокоились. Но не все. Толик, в соответствии со своим статусом «звезды» начал импровизировать на грани нервного срыва. Он невыносимо долго для всех держал паузу имени Станиславского, этаким, гоголем ходил по сцене, поддёргивая спадающие штаны и, одним словом, вносил сумятицу в действие, которое затягивалось наперекор желанием комсомольских передовиков, стремящихся в буфет изо всех своих Корчагинских сил. Там, в буфете на праздничных тарелках ждали своих героев бутерброды с икрой, сёмгой и сервелатом из Чухонской земли, салат из натуральных крабов с НАСТОЯЩИМ майонезом, ветчина китайская из длинных двухкилограммовых банок, которая вываливалась из них с непередаваемо красивым чавканьем. А в баре царили армянский звёздный коньяк и шампанское из совхоза «Новый Свет», что в Крыму. Из-за кулис Богомазову орали: «Сворачивай, нафиг! Давай конец сцены по быстрому! Не выпендривайся!» Но Толян никак не желал успокоиться и завершить действие исторической фразой: «Огородами-огородами, и к Котовскому…» Это он на мой вопрос так отвечать должен был. Измучил всех до белого каления. И зрителей, и партнёров, и технических работников сцены, и режиссёра, запрягшего в один сводный концерт коня (народный ансамбль танца) и трепетную лань (пионерский драматический кружок). Комсомольцы нам даже бурные и продолжительные аплодисменты устраивали. Всё без толку. Действие никак не кончалось. С балкона свистели. Но продвинутый Толик считал этот свист невероятным успехом и продолжал своё диковинное лицедейство, которое ввергла в шок не только актёрский состав, но и всех зрителей. И не известно ещё, насколько бы затянулся наш спектакль, если бы не громкий крик городского секретаря комсомольской организации, усиленный матюкальником типа мегафон: «Склады горят! Всех комсомольцев прошу оказать содействие!» Более проникновенного крика о помощи я, пожалуй, не слышал больше никогда, за исключением, пожалуй, того момента в Нижневартовском стройотряде, когда начальник РБУ Кобенец будил пришедшую после ночной работы смену душераздирающим криком: «Цемент… ГИБНЕТ!!!» Да, уж! Гибель цемента и таинственный пожар каких-то складов запали мне в душу одинаково сильно. Мы, молодая актёрская поросль, поднялись мигом и оказались в первых рядах тушителей. Тьфу, чуть не добавил «коммунизма». Хотя, согласитесь, звучит стильно – «тушитель коммунизма». Или ещё лучше – «душитель коммунизма». Прямо в своих сценических костюмах, в накинутых поверх куртках и валенках мы скакали рядом с горящими складами лесокомбината в тщетных попытках приостановить это стихийное бедствие. Но куда там! Даже трём пожарным машинам, приехавшим на происшествие, это было не под силу. Вот таким несанкционированным огненным парадом закончился для нас день Комсомола. Наблюдая за ленивыми действиями активистов комсомольской молодёжи на пожаре, получавшими грамоты и ценные подарки на наших глазах, мне сразу же расхотелось быть в передовых рядах строителей утопической Ленинской мечты. Я довольно долго пытался откосить от этой святой обязанности, пока не осталось никаких аргументов, чтобы продолжать быть «неохваченным» молодым человеком, и когда заявления типа: «я не считаю себя достойным», уже не помогали.
5.МАКЛАЙ
Маклай с мороженым. После первого курса
С Мишкой Матлюком мы сидели «на камчатке» возле окна последние три года учёбы в школе. Это жизненное обстоятельство сблизило нас до такого странного состояния, что, порою, мы понимали друг друга без слов. Почти как любящие друг друга супруги после серебряной свадьбы. У нас даже увлечения одними и теми же девчонками, как правило, происходили в унисон. Мишка носил гордое прозвище Маклай. Историю возникновения этого псевдонима я уже и не вспомню. Не помнят также и другие одноклассники, кого ни спроси. Примем сей замечательный факт, как данность, и продолжим.
После сдачи выпускных экзаменов Маклай поступил на механический факультет Рижского института инженеров гражданской авиации. Первый раз после школы мы с Мишкой встретились на зимних каникулах. Гуляли по пустынной выстуженной Печоре с магнитофоном «Романтик», из которого высоченный голос Дэвида Байрона рассказывал нам о прелестях «July morning». Тогда же мы и сговорились встретиться в Риге. Я приехал в столицу Латвии в феврале со своим однокурсником. Жили в старинных казармах на улице Цитаделес, где тогда располагалась общага механического факультета. Тогда, в тот приезд в Ригу, я встретил воздушную девочку Ингу, которая работала в кафе официанткой. В результате мимолётного увлечения и родилась «Крылатая девочка». Помните?
Лишь только рассветная дымка
Несмело спадает с крыш,
Крылатою невидимкой
Над Ригою ты летишь.
Тихонечко крылья по трубам,
Как пальцы по струнам, поют.
И голуби снежным кругом
По раннему небу снуют.
И ветер послушно уймётся,
Увидев в полёте мечту.
Мне жаль всех, кому не придётся,
Заметить твою красоту.
8 марта Маклай прибыл с ответным визитом в Питер. Мы нашли выпускниц нашей школы, которые окончили её на год раньше нас и поздравили девчонок с праздником. Поздравляли мы этих студенток политеха на какой-то пригородной даче так, что Маклай чуть на поезд не опоздал. В последний вагон ему запрыгивать пришлось на ходу. Позднее. В Киевский период моей жизни, Мишка посетил меня на моей арендуемой жилплощади, у дяди Вани. Соседи по комнате разъехались на 7 Ноября кто куда, так что хозяин квартиры не возражал, что мой одноклассник переночует несколько раз в комнате, занимаемой студентами. Тем более что всё уже оплачено вперёд. Мы с Маклаем мотанулись в Припять, где тогда жили и учились две его сестры. Родная и двоюродная. Забрали девчонок с собой, чтобы всей компанией посмотреть праздничный Киев. Погода в 1977 году в ноябре стояла знатная. Теплынь, листья на каштанах разноцветились пазлами на лёгком ветру. Целый день мы бродили по городу, а поздним вечером проникли в дяди Ванину квартиру. Рано утром хозяин, открыв дверь в нашу комнату, буквально обалдел. Он ожидал увидеть двух парней, а тут ТАКОЕ, что не поддаётся его пониманию работяги с «Большевика». В комнате спят два ему знакомых хлопца, а на третьей кровати (о, ужас!) две девицы. Про однополую любовь дядя Ваня слышать нигде не мог. На партсобраниях в ту пору про это даже шёпотом не говорили. Поэтому он замер в нерешительности, всё пытаясь понять, кто с кем, как, сколько раз и почему он ничего не слышал. Когда его мозг начал подавать признаки жизни, я тихонько прояснил ситуацию. Дядя Ваня хриплым от напряжения голоском гермафродита только и мог сказать: «Сейчас хозяйка в магазин пойдёт. Тогда и вставайте. Только чтоб она не видела». Берёг он хрупкую психику жены. А спустя минуту, вероятно осознав всю торжественность момента своего соучастия в свальном грехе, хозяин квартиры подмигнул мне и добавил: «Ну, ты, Митька, ходок!» Странно, почему люди не верят, когда им правду говорят? Им проще принять что-нибудь «жареное», от чего за версту несёт пошлятиной.
После этого случая мы с Мишкой больше не встречались. Правда, он приезжал в Печору с женой, хотел встретиться. Но тогда мы с Верой оба валялись в гриппозном состоянии, и встреча не состоялась. Скорей всего, Мишка на меня обиделся. Но так тогда не хотелось встречать гостей, лёжа в постели с градусником под мышкой и медицинскими запахами после недавнего посещения врачей. Сейчас Маклай продолжает жить в Риге. У него двое детей и своя автомастерская. Руки-то у него золотые с детства.
6.НЕОБЫЧАЙНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПЕЧОРЦЕВ В САРАТОВКЕ
"Скоро на сборы" Витя Торопов, Колька Козориз, Сергей Буслаев
В нынешнем году мой сын впервые стрелял из боевого оружия после окончания 10-го класса. Лучше бы, конечно, этот раз оказался и последним. Но сейчас речь пойдёт о другом. Просто это событие заставило меня вспомнить, как, закончив девятый класс, мальчишки из школ города отправлялись на военизированные сборы в посёлок Саратовка. Было это в 1974-ом году. Нас скучковали на причале, поскольку Саратовка находится на другом берегу Печоры, и закинули к месту назначения теплоходом М-42, в народе – «Москвич». Руководили сборами два офицера из военкомата и преподаватели НВП (начальная военная подготовка, если кто не помнит). Дело затевалось нешуточное. Целую неделю наши мамы тренировались жить в ожидании сыновей, которым, возможно, вскоре предстояло послужить Родине по-настоящему. Поселили нас в местной школе. Из классов вынесли парты, вместо них установили раскладушки, и мы зажили здесь почти в казарменном режиме. Даже какое-то подобие формы, как помнится, нам выдали. Расписание было такое: с утра подъём в 6 часов, зарядка, завтрак в школьной столовой и занятия, дальше обед и снова занятия. Сначала рыли окопы в полный профиль, потом соединяли их ходами. На третий день с утра до обеда занимались разборкой-сборкой автоматов, одеванием ОЗК. После обеда сбегали кросс на три километра. Без выкладки, по-спортивному. На четвёртый день предстояло посещение местной бани и небольшой отдых перед апофеозом всех событий. В пятницу были назначены стрельбы на настоящем армейском полигоне. На шестой день планировался отъезд домой. Всё, вроде бы, шло по плану военкомата. Всё, де не совсем. Не могли умные армейские головы предусмотреть, что в Саратовке, кроме залётных Печорцев, проживают свои парни «на выданье», которым если не подраться в течение дня, то лучше бы он и не начинался. В первый же вечер школу осадила левобережная братва со штакетником в соскучившихся без мордобоя руках. Народ требовал к ответу за незадавшуюся молодую жизнь «этих желтопузых горожан» и призывал нас выходить на честный бой. Про честный бой это поселковые загнули, конечно. У нас против их штакетин – только незаряженный автомат у дневального, консервный нож и пара зубочисток. Вот уже и камни в окна полетели. Вот-вот стёкла посыплются. Не терпится ребятам дрекольем помахать безнаказанно. Тут из учительской выполз синюшный от довольно неумеренного употребления кильки в томате один из военкоматовских. Он был страшно возмущён тем, что кто-то посмел помешать ему закусить рыбной мелочью с достоинством советского офицера. Заплетаясь в собственной портупее, небрежно волочащейся по полу, он без опаски открыл дверь школы и высунулся верхней частью фуражки на улицу. Потом быстро засунулся, поскольку на месте красивого зелёного поля тульи красовался глиняный ляп со следами кошачьего кала. Офицер озверел окончательно. Он схватил у дневального «калаша» с пустой обоймой и вылетел во двор, наподобие героического Аники-воина. Оттуда до нас донесся его нетрезвый бред: «Ща, как пальну по вашей банде! Тра-та-та-та-та!» Местные догадались, что полуформенный (до пояса сверху) военный, хотя головой ослаблен, но незначительно – стрелять по людям не станет. Через минуту неудавшийся герой влетел в школу со следами соприкосновения сапог сорок третьего (самого ходового) размера на филейной части своих кальсон самого замечательного цвета хаки. Но всё же именно этот военкоматовский сумел успокоить опьяневшую от лёгких успехов толпу. Он начал шмалять в окно из ракетницы, не жалея боеприпасов. Поверх голов. Распоясавшейся толпе стало не до шуток. Местные немедленно ретировались, побросав штакетины по дороге. А нам ещё пришлось тушить сараюху, вздумавшую гореть от прямого попадания красной ракеты, символизирующей сигнал «в атаку!» на языке военных. С этого времени местные парни обходили наш ограниченный численностью, но не боевыми средствами, контингент стороной. И даже безнаказанно позволяли «кадрить» местных красавиц. Ночные прогулки с поселковыми барышнями немедленно вошли в моду. Для этого достаточно было вылезть в форточку кем-то забитых школьных окон и вернуться до команды «подъём». Ходили по одному и вразнобой, поэтому как-то было не заметно, что ночью половина народа отсутствует в «казарме». Но весь масштаб этих ухаживаний стал очевиден только в момент отплытия «Москвича» в Печору, который уносил нас домой. Провожать теплоход выбежало ВСЁ женское население посёлка в возрасте от 12 до 18 лет. Вот такие бравые у нас были ребята. Но до этого накануне утром ещё были стрельбы на полигоне. Событие сие тоже запомнилось на всю жизнь. Я был наблюдателем вместе Витькой Тороповым, поэтому мы отстрелялись первыми и лежали поодаль в окопчике, в бинокль мишени рассматривали и докладывали о результатах. Ещё и половина бойцов не выходила на огневую позицию, когда откуда-то сбоку затарахтел трелёвочный трактор. Смотрим в бинокль, а трактор-то совсем пустой. Сам едет. Настойчиво так. Того и гляди, на нас наползёт своими широкими гусеницами. Да, нет. Не пустой вовсе. Там на полу мужичок лежит в куфаечке. Бледный такой, и руками на педали давит, чисто умная обезьяна. Хорошо устал он от своей неудобной позы прямо возле нашего рубежа, остановил трактор и выкатился из кабины «сухим листом». Не бледный, скорее, а зеленоватый слегка. И серьёзный, как Роденовский мыслитель, только лежачий. Дополз мужик к нам. В окоп плюхнулся, рацию выхватил и, ну, давай крестить наших военкоматовских почти по-Жванецкому из рассказа «Подрывник». «Вашу мать!.. У нас там!.. Работа требует!.. А вы палите!.. Мать!.. Ветки падают!.. Свистит всё!.. Козлы дурные!.. План горит!.. Жить хотим!.. Всех ваших родственников!.. Прораба дурака!.. Мать его!.. Министра обороны!.. Мать их!.. Предупреждать!.. Накрывается премия!.. Семью кормить!.. Вашу!.. Ма-а-а-ть! Люди за трактором!.. Лежат!.. Вашу дивизию!.. А тут план!.. Наряд закрывать!.. Ума нет!.. Леспромхоз, етить!.. Древесину стране!.. Мать его!.. Совести нет!.. Работа стоит!.. Палите в людей!.. Мать перемать!» - стенографическим кодом заявлял он свои претензии к нашим отцам-командирам. Выяснилось, что по каким-то непонятным причинам работников леспромхоза отправили на участок, что сразу за полигоном уже давненько вырос, лес валить, хотя стрельбы согласовывались заранее. К счастью, всё закончилось благополучно. Да, собственно, и не могло быть по другому – очень высокий песчаный бруствер отсыпан по краю карьера. Рабочие слышали свист срикошетивших от мишеней пуль, улетающих вертикально в небо. А уже потом фантазия дорисовала ужасы про осыпающиеся ветки. Эвакуировали всех залёгших за тракторами людей и поместили их позади нашей огневой позиции. Но к работе бригада приступила только после обеда. Главарь военкоматовский не внял доводам про горящий план и мужественно довёл стрельбы до конца.
