Люда Меркушева пришла к нам в класс в сентябре 1973-го года из другой школы, но за два года совместных постижений различных наук все настолько привязались к ней, что, казалось, мы вместе с самого начала. Люда отличалась ранним осознанием себя, как роковой женщины. Она всегда пыталась подчеркнуть лучшие стороны своей достаточно необычной внешности тем или иным образом. Школьную форму она отвергала напрочь, из-за чего имела постоянные душещипательные беседы с классной руководительницей, завучем и даже самой директрисой. Но беседы эти помогали мало. Пару дней Люда носила белоснежный передник поверх коричневого форменного платья, а потом снова переодевалась в свою умопомрачительно короткую юбчонку с водолазкой, под которой угадывались колдовские округлости настоящей женщины с большой буквы «Ж».
"В сетях порока" Люда охмурила Колю Козориза
Когда я вспоминаю, как Люда перегибалась через парту, чтобы заглянуть в чужую тетрадь, то у меня просто дух захватывает – такие великолепные виды открывались тогда, что просто в пору было бежать в монастырь каяться в греховных помыслах. Есть одна старая дворовая песенка, строки из которой могут хорошо охарактеризовать внешний вид Людмилы того времени: «Накрашенные губки, колени ниже юбки. А это, как известно, вредный факт!» Меркушевой нравилось нравиться сразу всем парням, она даже закручивала кратковременные платонические романы то с одним, то с другим, но никогда ничем серьёзным этот флирт не заканчивался. Попадали в Людмилины сети и Коля Козориз и Маклай. А вот мне не удалось насладиться её благосклонностью. Возможно, я был слишком углублён в учёбу и не вызывал интереса, как объект первичного сексуального позыва?
Кроме вызывающей одежды и подчёркнуто не школьной внешности Людмила обладала одним экзотическим старорежимным качеством. Она увлекалась гаданиями, мистикой и свято верила во всё сверхъестественное. В девятом классе мы учились во вторую смену, поэтому занятия затягивались довольно долго. Особенно, если учесть, что практически всегда было 6 уроков и ещё какие-то мероприятия вроде классного часа или факультатива. В начале третьей четверти как раз в Крещение выпало дежурить по классу после занятий нам с Маклаем (мы с ним за одной партой сидели) и двум девчонкам: Люде Меркушевой и Вере Рочевой. Вера Рочева – это Людмилина подружка ещё по прежней школе. За окном темень, на часах уже почти половина восьмого вечера. Дело сделано, можно посидеть пообщаться. Во время разговора Люда нам и напоминает, что сегодня можно последний день гадать. И по всему видать, что очень ей этого хочется. Свечка, положим, у нас найдётся, а вот с блюдцем проблема. Да и не хорошо учительский стол воском загаживать и алфавит на нём рисовать. Выходит, что не судьба сегодня гаданием заняться. Но тут у Маклая идея появилась, чтобы Людмилу заинтересовать. У него как раз тогда с ней небольшой романчик наклёвывался, и поэтому требовалось даму увлечь. Мишка сказал: «Я недавно прочитал, что можно в Крещение и на кладбище гадать. Нужно присесть за могилу, чтобы ветер не сильно дул и дУхов вызывать конкретных, имена которых на памятниках написаны. Задавать им вопросы, на которые можно ответить только «да» или «нет». Зажжённая свечка же индикатором будет служить. Если погасла она после вопроса, значит, дух утвердительно отвечает, а если гореть продолжает, то ответ отрицательный. Может, сходим?» У Веры Рочевой округлились от ужаса глаза. Она сразу же обнаружила массу неотложных дел, которые нужно было переделать ещё вчера, хотя до этого Мишкиного предложения и не думала никуда спешить. Люда же, наоборот, загорелась идеей. Глаза её заблистали ведьмаческими искрами, щёки порозовели, голос стал хрипловато-возбуждённым. Оделись и пошли втроём. На улице мороз под тридцать, небо ясное. А на нём почти полная луна серебром отсвечивает. Пробрались через всегдашнюю дырку в заборе на территорию аэропорта, проскочили через ВПП по торцу и к кладбищу выбрались. Тропки все занесены. Маклай впереди дорогу прокладывает, я следом подтаптываю, а дама наша, как лебедь белая сзади плывёт. Смотри-ка, и действительно белая, бледная, то есть! Видно, давно ночью кладбища не посещала. В диковинку, наверное. Вытоптали полянку возле могилки, и присели у ограды. Маклай свечу запалил. «Давай, Людмила, вызывай духов!», - говорю я. Люда напряглась и тихонечко что-то шептать про себя стала синими губами. Свечка бац, и погасла. Смотрим, а дамочка наша уже глазки закатывает и себя терять начинает. Что она ожидала услышать, не знаю. Но безусловное «да» от потухшей свечи выбило Люду из колеи. Она запищала несвойственным ей тонким ломающимся голосом: «Ребята, уходим скорее. Унесите меня». И, действительно, ноги у неё подгибаются, перебирать ими у неё нет никакой возможности. С большим трудом Людмилу до тропинки натоптанной дотащили. Здесь она немного в себя приходить начала. Мишка её щёки снегом растёр – ожила Снегурочка, запереживала, как бы мы никому про этот случай не рассказали. Поклялись мы с Мишкой хранить молчание. Но уже тридцать лет скоро будет с того момента, как гадали мы в полнолуние. Теперь даже и не такие секреты гласности предают. Так что я клятвопреступником себя не ощущаю.
Прошло несколько лет после окончания школы. Вера уже работала в райпотребсоюзе. Из всех оставшихся в городе одноклассников в этот период она чаще всего общалась с Людмилой. Вместе на танцы бегали, вместе парням головы дурили. Хочу заметить, что в те времена в Печоре танцы проходили в двух ДК. Один в железнодорожной части – дом культуры железнодорожников, другой в речной части города – дом культуры речников. Исторически сложилось так, что обе основные части Печоры, бывшие до 1949-го года самостоятельными посёлками постоянно соперничали. Сейчас это уже не так проявляется – обмельчал народец. А раньше дело до массовых драк и побоищ доходило, если, к примеру, «речники» к «железнодорожникам» на танцы заявятся. Помню даже как-то в моём достаточно детском возрасте (лет в 10-12), я стал свидетелем того, как парни с нашей речной части перевернули автобус с «железнодорожниками» на площади перед ДК, когда те задумали разборки устроить на чужой территории. Теперь, когда вы примерно представляете эту картину соперничества Печорских кланов Монтекки и Капулетти, я продолжу. Захотелось Людмиле острых ощущений. Повадилась она в железнодорожную часть на танцы ездить. Поскольку тамошние барышни всех своих знают в лицо, то дело это действительно опасное. Правда, если не пытаешься местного парня «закадрить», то, вроде бы, и ничего. Волосы не выдирают, лицо не царапают. Только косятся недобро и всё. Но вот захотелось Людмиле именно этого, запретного – «закадрить железнодорожника». Приглянулся ей молодой музыкант Сашок, который на танцах играл, просто сил никаких дамских нет. Люда была готова на всё, чтобы отстоять свои права на этого парня, да он про её чувства не знал ничего. Да и как тут узнаешь, если весь вечер, как прОклятый, музон лабаешь, а в короткие перерывы нужно портвейну для тонуса хряпнуть? Когда, спрашивается, пообщаться с барышней, которая к тому же окружена недобрыми взглядами соперниц, ощущающими поддержку родных стен? Однажды Людмила уговорила Веру поехать с ней в ДК железнодорожников, чтобы показать своего дролю и посоветоваться по-женски, что дальше делать. Вера как раз только из турпоездки в Польшу вернулась. Вся в фирменной джинсЕ и бижутерии от «Яблонекса». Появление двух видных высоких дам на чужой площадке вызвало ажиотаж в рядах ревнительниц местечковой морали. Они ходили кругами, фыркали, обещали «начистить фэйс», если гостьи, не дай бог, охоту на парней откроют. Но нужно знать моих великолепных одноклассниц! Если им говорят «нельзя», они обязательно сделают всё для того, чтобы переступить через запрет. Девчонки начали отрываться по полной. Только Вера без «бубнового» интереса, а из чувства противоречия, зато Людмила с тайной надеждой наконец-то познакомиться с милым музыкантом. Ей, кстати, это удалось. Она в перерыве заговорила с Сашкой и чем-то так его заинтересовала, что он даже портвейн пить не пошёл. Когда перерыв закончился, Вера сказала, что местные девицы не отдадут так просто своего кумира. Дескать, бросай Людка, это гиблое дело, и так сегодня проблемы намечаются большие. Но Людмила не вняла словам подруги. Она с невероятной внутренней силой прошептала: «Всё равно он будет моим. Никому не уступлю. Я так решила». Вот такая она, Людмила. Просто плазма в короткой юбке. Когда танцы подходили к концу, стало ясно, что крови не избежать. Уже и зрители собираться стали. Не часто увидишь женскую драку, когда все свои против двоих чужаков. В атмосфере возникали признаки грозы. Но тут со сцены спустился Саша-музыкант и увёл подруг через чёрный ход. Там он посадил их на такси и избавил от рукоприкладства. С тех пор Люда стала частенько видеться со своим музыкальным принцем, порою, с риском для здоровья. Их знакомство состоялось в октябре. А в Крещенские дни следующего года (по-моему, 1979-го) девчонки гадали у Веры дома. В сгоревшей на блюде бумаге Людмила увидела себя с ребёнком на руках. Это вдохновило её. Она была на правильном пути! Оставалось закрепить успех киданием предмета обуви правой рукой через левое плечо. Но останавливало одно – квартира не своя. Чистота гадания нарушалась. Понятно, что смотрящий на входную дверь носок туфли мог указать верно, на грядущие перемены в личной жизни только для хозяйки. Что делать? Людмила быстро сообразила, чтО! Они с Верой оделись и поехали на железнодорожный вокзал. Здесь в одном из домов и жил Сашка, кумир танцевальных площадок. Если нельзя кинуть обувку в своей квартире (там у Людмилиной мамы гости сидели), то почему бы ни сделать это рядом с домом суженого. Если носок укажет на Сашин подъезд, значит, быть свадьбе до конца года. Вышли девчонки из автобуса. На улице морозище под 40 стоит. Но разве такие мелочи могли остановить неистовую Людмилу? Она сняла с ноги пим и швырнула его через левое плечо. Получилось весьма удачно. Пим залетел на козырёк между первым и вторым этажами. Вера засмеялась: «Теперь, Людка, точно замуж выйдешь!» Но смех смехом, а Люда стоит на одной ноге, как цапля, и начинает тихо замерзать со стороны второй, разутой ноги. Вера в тяжёлом зимнем пальто после недолгих сомнений принялась забираться на козырёк, отталкиваясь от выступающих кирпичей и водосточной трубы. Давалось ей это с трудом, скользкие наледи то и дело стремились лишить её точки опоры. Людмила стоит внизу на одной (очень симпатичной, я вас уверяю!) конечности и стучит зубами не то от холода, не то от смеха, очень смешно всё это со стороны выглядит. Редкие прохожие на девчонок оглядываются и никак понять не могут, то ли «форточница» на дело пошла, то ли горит чего. В конце концов, спортивные навыки дали о себе знать, и Вера оказалась наверху. «Ну, что там?» - не могла не закричать Людмила в пылком порыве любопытства пополам с жаждой любви. «Всё в порядке. Он твой!» - ответила Вера и скинула пим вниз. Трактовать эту фразу можно было двояко, но Людмила поняла всё правильно – носок был в сторону дома.
"Не пора ли нам уже и пим бросать, подруга?" На правой ноге у
Людмилы ТОТ САМЫЙ ПИМ!
Пим благополучно занял подобающее ему место на красивой ножке. Но это ещё только полдела. Теперь нужно произвести эвакуацию второй участницы событий. Представляете, на козырьке стоит роскошная дама в мехах, а внизу не менее роскошная же дама наблюдает за ней, причём обе нервно хохочут. Слезть-то не так уж и просто. Пожалуй, труднее, чем взобраться. Редкие зеваки, которые уже подёрнулись первым ледком, с трудом шевелили примороженными мозгами, силясь понять, почему «форточница» в окно не лезет, а наоборот всё вниз ножки спускает, кирпич на стене нащупывает. На полпути Вера поскользнулась и рухнула на Людмилу. Девчонки упали в сугроб и долго оттуда хохотали, приводя в неистовство глупых зевак. Вот так и закончились эти гадания в стиле «Взятия снежного города» кисти великого Сурикова.
В сентябре того же года Людмила вышла замуж за своего ненаглядного музыканта, а Вера была у неё свидетельницей. Уже второй раз. Первый раз это случилось на свадьбе Надежды Радчук. Третий раз она ассистировала будущей жене своего брата, ну, а дальше по всем традициям и приметам ей самой было назначено выйти замуж. Но об этом следующая история.
Сейчас Людмила работает инспектором на Печорской таможне. Уже готова стать бабушкой. В чём ей обещал посодействовать старший сын Андрей, проживающий в Москве на не менее законных основаниях, чем гигантский военно-морской царь, чуть не перегородивший Москву-реку своим каменным задом. Младшего сына зовут Лёшкой. Он ровесник моего Ильи. Два года эта «зелёная поросль» нашего класса даже одну и ту же детсадовскую группу «на уши ставила». Выходит так, что гадания были не напрасны и вполне правдивы.
"Какие наши годы!" Вера с Людмилой (90-ые годы)
13.ВИШНЯ С НАЧИНКОЙ ИЛИ 25 ЧАЙНЫХ РОЗ
"Подснежник". Вера в зимнем лесу
Я уже рассказывал, что со своей супругой знаком уже настолько давно, что мне кажется, что мы никогда и не расставались. Скоро у нас будет небольшой юбилей – 20 лет совместного поедания пуда соли. А сколько было до этого! В школе все десять лет её называли только Верочка или Верунчик. Так повелось с самого первого класса. Почему именно так, а не иначе? Можно предположить, что всё это происходило из-за её отзывчивого характера. Одноклассники, которым довелось служить в армии, писали письма только ей. И она аккуратно на них отвечала. Вероятно, в условиях тяжёлых армейских будней письма эти служили им какой-то связью с беззаботной чудесной жизнью, оставленной «на гражданке». Вера хранит эти эпистолы до сих пор и иногда даёт мне на них взглянуть одним глазком. Ох, уж эта женская кокетливая привычка нравится всем, и дразнить законного супруга таинственной перепиской из юности. Довольно долго я не обращал внимания на романтическую девушку, которая сидела впереди меня через одну парту. Но в старших классах мы начали немного соперничать. В основном в области литературы.
"Профиль Тургеневской девушки" Вера в 9-ом классе
Напишет Верочка стихотворение к какому-нибудь школьному вечеру, и я тут как тут. Хотелось быть первым. Ничего удивительного в этом нет. Просто мальчишеские амбиции пёрли из меня, как озимые после тёплого дождя. Когда же я понял, что увлёкся этой игрой не на шутку и пропал, не могу сказать. Но это случилось. Скорее всего, когда я уже учился в институте, и видения юной романтической особы стали посещать меня по ночам, когда рождались курсовые работы и знания сортировались в голове перед экзаменами. И вот я получил диплом и приступил к работе. Здесь мои фантазии обрели конкретные материальные формы и, в то же время, в Верочке угадывались новые черты. Я смотрел на свою одноклассницу и не узнавал. И куда только подевалась угловатость и чрезмерная стеснительность? Передо мной была прекрасная дама, за которой волочилось столько мальчиков, юношей и даже мужчин с сединою в висках, что я быстро сообразил – нужно срочно предпринимать что-то, чтобы завоевать сердце этой милой особы. И я начал действовать.
Весной 1983-го года, когда я обучался на ФПК по «Луч-74» в Киеве Вера приезжала ко мне на один день. Кажется, это знаменательное событие случилось 2-го мая. Вера как раз была на сессии в Москве и согласилась посетить новый для неё город. Киев встретил мою одноклассницу холодной ветреной погодой. Но это не помешало нам немного погулять по красивейшим Киевским местам. Когда начинался противный моросящий дождь, мы прятались, где придётся. А однажды заскочили во Владимирский собор. Народу в храме было мало. Но пока мы рассматривали росписи Васнецова, началась праздничная служба. Её проводил Патриарх всея Руси, приехавший из своей резиденции в Сергиев-Посаде (тогда Загорске). К своему стыду, никак не могу вспомнить, что за праздник проходит за неделю до Пасхи. Зрелище впечатляющее! Через два часа мы с трудом выбрались из собора через плотные ряды верующих. На крыльце храма стоял Валентин Никулин. Помните такого актёра? Он в «Современнике» играл, пока в Израиль не уехал. Кажется, мы вдвоём с Верой попали в кадр, когда его фотографировали профессиональной камерой. Сидит теперь где-нибудь в Хайфе старенький Валентин Никулин и рассматривает наши счастливые лица. Интересно, догадается он нас поздравить с 20-ти летием брака или нет? Дальнейшее путешествие по Киеву пролегло к Днепру. Святой Владимир благословил нас крестным знамением, и мы оказались в кафе «Одесса». Наша парочка, должно быть, выглядела настолько гармонично, что официанты позволили нам остаться за столиком даже во время обеденного перерыва. Двоим на всё помещение. Осетрина с шампанским оказала своё волшебное действие на мой улетающий разум, и я впервые осмелился сделать предложение.
"И кто тут меня замуж звал?"
Вера, как это свойственно женщине, знающей себе цену, попросила не торопиться. Ей было нужно подумать. Или просто подержать меня в неведении какое-то время, чтобы не получилось лёгкой победы? Вечером Верочка уезжала в Москву. На столике в купе её остались сопровождать несколько распустившихся тюльпанов, как залог серьёзности моих намерений и чистоты помыслов.
Первый свой отпуск я решил посвятить тому, чтобы добиться несомненного «да» от женщины своей мечты. Однако, Вера уезжала по «Спутниковской» путёвке в молодёжный центр Загульба, близ Баку. Мне не оставалось ничего другого, как последовать за ней. С трудом я добрался до Загульбы и путём неловкого мужского шантажа добился от Верочки согласия приехать ко мне … в Краснодар, когда срок путёвки закончится. Почему именно в Краснодар? Да просто там ждал меня Кузнечик. Мы ещё на ФПК с ним договорились встретиться. Билетов до Краснодара у меня, конечно же, не было. Полночи провёл возле транзитных касс в Бакинском аэропорту со специфическим национальным колоритом Закавказья. Помог мой служебный пропуск Печорского авиапредприятия, который буквально втолкнул меня в объятия диспетчера по транзиту. Прилетел я в столицу Кубани ранним утром, а потом довольно долго колесил по городу в поисках улицы Октябрьской. Их оказалось две. Только после того, как я произнёс волшебное слово «Пашковка», таксист смог доставить моё усталое тело к заветному дому №70, где жил Лёшка с бабушкой. Совсем некстати, Кузнечик укатил в свою излюбленную командировку в Геленджик. Про это стоит рассказать отдельно. Но чуть позже. А пока я стою одиноко с дорожной сумкой на пороге частных владений и пытаюсь узнать у бабушки, когда вернётся любимый внучок. Родионовна, так, по-моему, звали Лёшкину бабулю, предложила мне пройти в дом и покормила. Целый день я промаялся в огороде, а к вечеру (о, чудо!) калитку приоткрыл, его аэрофлотовское высочество, Кузнечик. Мы тут же обнялись по-мужски без намёка на партийный поцелуй и разговорились. Тут Лёха и рассказал мне историю со своей командировкой. Была она немного необычной и, я бы даже сказал, странной. Вызвали Лёху к куратору Краснодарского аэропорта от глубоко копающих органов на конспиративную квартиру и, сославшись на его комсомольскую сознательность комсорга АТБ, предложили поучаствовать в специальной операции по проверке служб досмотра в Геленджике. «Тебя там никто не знает, поскольку недавно работаешь. Полетишь туда с утра, а вечером обратно вернёшься. Начальство твоё в курсе, искать не будут. Командировку по нашей линии оформим», - вещал замаскированный офицер-дзержинец. «А делать-то что нужно?» - спросил ошарашенный Кузнечик. «В том-то и дело, что ничего. Можешь на пляж сходить, искупаться. А ближе к вылету придёшь по ЭТОМУ адресу, там тебе пистолет дадут под расписку. Без обоймы, но настоящий, боевой. Тебе нужно будет его пронести на борт, минуя спецконтроль. Как ты это будешь делать, нас не касается. Если тебя «срисуют» в аэропорту, то всё равно к нашим приведут. На этом всё и закончится. А если удастся пронести ствол в самолёт, то не вздумай там им шалить. Этим же рейсом наш сотрудник полетит. Он за тобой присмотрит. В Краснодаре я тебя встречу, мне и вернёшь оружие. Ясно?» - тяжёлый взгляд гэбэшника досверливал спинку стула за Лёхиной спиной. Попробуй тут отказаться и сказать, что не ясно ничего. Кузнечик и не стал. Целый день бродил молодой инженер по Геленджику, соображая, как же можно пистолет на борт пронести. И придумал, кстати сказать. Получив «волыну» от хмурого пожилого оперативника в сапожной мастерской, Лёха пошёл на рынок и купил ведро вишни вместе с тарой. Как раз только она появляться стала. Ни у кого подозрения не возникнет, что человек ведро свежей вишни решил домой привезти. Удачное решение нашёл Лёха, к чести его будет сказано. Зарыл Кузнечик пистолет на дно ведра и пошёл проходить спецконтроль. Поленились в Геленджике руки в истекающей соком вишне пачкать, а аппаратура на контроле сквозь металл ведра не видит, что злоумышленник в вишню зарыл. Так что скоро наш герой уже сидел по старинному гафовскому обычаю на заднем сиденье вместе с бортпроводницей. Лёту всего ничего – каких-нибудь сорок минут. Даже выспаться не успеешь толком. Да и ни к чему Лёхе это. Стал он замаскированного офицера вычислять из органов. Но никак не получается. Ладно, думает, сейчас сам как миленький выползешь. Молодой ещё Кузнечик был, армией не сильно обстрелянный, а то бы знал главную заповедь старых служак. «Не высовывайся!» - она гласит. Зарыл Лёха руку в ведро по локоть и пистолет в целлофановом пакете оттуда извлёк. Глазки у игривой бортпроводницы заволокло тушью с ресниц, она охнула и лишилась чувств. Не играл бы ты, Лёха, с казённым оружием! Кто-то из пассажиров, заметив окровавленные руки долговязого террориста с пистолетом в прозрачной оболочке и, вероятно, убитую стюардессу, ударился в бесконтрольную панику. Тут уже славный оперативник с Кубанской Лубянки проявил себя, как настоящий специалист. Он немедленно обезвредил Кузнечика тихим матерным словом и сообщил добропорядочным пассажирам, что ситуация у него под контролем. Общими усилиями бортпроводницу привели в чувство, а Лёха вынужден был раскошелиться на толстую плитку Бабаевского шоколада, чтобы загладить свою вину. Всем бы террористам с Кузнечика пример взять!
Окончание этой истории я слушал в разгар густенной, как желе, южной ночи, освещаемой полной луной. Её будто китайский фонарик вывесили как раз над колодцем, на котором мы с Кузнечиком сидели в одних трусах. Сидели, как водится, не просто так, а со стаканами в руках. А что в тех стаканах? Да вино из бутыля, который Лёхин дед закопал до свадьбы внука. Не зря мы то вино пили. Это, уж, точно. В середине осени женился соколик ясный. А если бы мы тогда сургуч не сорвали? Пришлось бы Кузнечику просидеть «в девках» до следующего приезда. Вохиного или моего. Как мы теперь узнаем?
Вера должна была прилететь через три дня. Их я проводил у Лёшки на работе. Он мне сразу сказал, что если надумается мне через КПП переться, то чтобы пропуск свой Печорский не раскрывал. Снаружи его от местного и не отличить. Но иногда дюже вредные вахтёры попадались, которым не терпелось изучить внутренности моего документа. Поэтому я начал искать запасные варианты. Нашёл к своему удивлению. Всего метров 400 от здания вокзала стоило отойти, а там – шлагбаум. Да не простой, а для автомобилей. Но мне-то шлагбаум не преграда. Я же пешком. Перешагнёшь через него и вот вам, пожалуйста – перрон во всей красе. А от ВОХРовцев я научился своим пропуском ещё издали отстреливаться. В ближнем бою они бы меня наверняка в плен взяли.
Веры спускалась по трапу загорелая не по здешнему, по Каспийски. Но меня это с толку сбить не могло. Она тут же в мои объятия угодила. Потом были четыре феерических дня, когда мы втроём колесили по Краснодару, заходили в гости, где засиживались до утра под звуки гитары и тихое проникновенное пение. Однажды посетили ресторан с адыгейской кухней. Лёшкина бабуля стелила Вере в отдельной комнате, и всё её пыталась закормить. На её Кубанский взгляд моя милая одноклассница была чересчур худа. Как-то сразу Родионовна дала нам новые имена, которыми всё время потом и называла. Хивря и Максим – так теперь мы с Верой звались. По этому поводу Кузнечик заметил, что так бабушка величает всех молодожёнов. И ведь сбылось. Спасибо бабуле. В один из дней Вере исполнялось 25 лет. Теперь об этом уже можно говорить. А тогда мы себе казались такими взрослыми и значительными, что хотелось как-нибудь помоложе стать. Раннее утро встретило Верочку благоуханием 25-ти чайных роз, которые я с 6-ти часов искал по всему городу. Розы стояли в вазе перед её кроватью и звали вставать и ощутить праздник жизни. Да, именно в этот день мы и отрывались в ресторане с адыгейскими корнями. Предложение, сделанное в Киеве, нашло отклик в сердце Верочки. Я просто летал. Позже были ещё три великолепных дня в Сочи и… Дальше, надеюсь, объяснять нет нужды. Свадьба случилась в Костроме через неделю. Наши свидетели сейчас живут в Канаде, и, я надеюсь, не забудут прислать открытку к 26 августа.
А закончить эту часть своей истории я хочу одним стихотворением тех лет. Вы догадались, конечно, кому оно посвящено…
Сонет №2
(в английской манере)
Утро было длинное, как поезд.
Ночь, на удивленье, коротка.
Утром стало жутко вдруг до боли,
Жутко так, что колокол в висках
Жутко так, что просто нету силы,
Жутко от невысказанных фраз.
День тащился тяжко и уныло,
Словно старый дряхлый дилижанс.
Клочья солнца, вырванные с корнем,
Тихо догорали на полу.
И такие милые ладони,
И такой забытый поцелуй.
Бывает и зимой в лесу гроза –
Нам просто нужно верить в чудеса.
