История эта случилась летом этого года и оставила неизгладимый отпечаток в моей душе. А начиналась она тихим июньским вечером, когда шум вертолётов уже затих, и воздушное пространство над аэропортом тревожили лишь комары да глупые обленившиеся чайки, которым было не с крыла заниматься своими прямыми обязанностями по отлову рыбы в реке - им было проще совершать рейды по мусорным контейнерам. Я закончил смену и садился в автобус, чтобы проехать по делам. Обычно я хожу домой пешком, но сегодня я туда не спешил. Это и позволило мне встретиться с человеком, который по непонятным причинам растревожил заскорузлую инженерную душу с 20-летним стажем. Сажусь я в автобус, ни о чём необычном не думаю. Вдруг кто-то меня этак нежно в плечо толкает. Оборачиваюсь. Напротив меня стоит парень в синих ГАФовских брюках и в линялой рубашке с накладными карманами. Лицо его сияет дружественной улыбкой, а рука тянется для пожатия. Приглядываюсь - не знаком мне этот "кирилл" (так обычно называет всяческих подозрительных типов мой друг Славка Салеев). Вот похож он явно на кого-то. Но на кого же? Вспомнил сразу. Да и любой, кто фильм "Особенности национальной охоты" видел, сразу бы обратил внимание на потрясающее сходство с героем Рогожкина. Помните, в фильме был такой Серёжа, которого в сарае зажало надувной лодкой со стаканом водки в руке? Так мой попутчик был уж очень похож, а больше никакого движения памяти по идентификации анонима я не ощутил. Парень буквально заорал с радостным придыханием: "Это ты!? Какая удача. Сколько ж мы не виделись!…" Я ответил весьма сдержанно: "Извините, не припомню.." Парня аж подбросило до потолка от переполнявшего его чувства несправедливого игнорирования его братских чувств: "Да что ты говоришь! Забыл, как ты у меня на коленях сидел, когда мы с твоим батей 1-го Мая собирались?". Я начал судорожно рыться в памяти, но такого эпизода, чтоб юный Димыч сидел на коленях у ПЬЮЩЕГО С МОИМ ОТЦОМ ПОДРОСТКА (он выглядел явно моложе меня) так и не вспомнил. Чтобы раз и навсегда прекратить необоснованные притязания, я заявил: "Не знаю я вас, уважаемый. И на коленях ваших сидеть не мог по причине вашего возраста. К примеру - сколько вам лет?". Парень, ни минуты не раздумывая, провозгласил: "Да скоро уже 39 будет!". При этом он был совершенно уверен, что теперь-то уж я, наконец, его признаю. Я вынужден был его разочаровать. Поведав о своём возрасте. Но тот не унимался: "Брось дурить, Саня! Тебе ж, наверное, только тридцатник стукнул! Забыл Серёгу Суворова - первого флайт-инженера Усинска?!". Тут уж я решил съязвить: "Интересно, какие могут быть в Усинске флайт-инженеры? В лучшем случае - бортмеханики…" На что Суворов парировал: "Так ведь я диплом инженера в прошлом году получил. Выходит - самый что ни на есть флайт-инженер". Я не стал его переубеждать, что на вертолётах никогда не бывало должности бортинженера, а просто ещё раз подчеркнул свой возраст, который явно указывал на то, что, скорее он мог сидеть на МОИХ коленях в ТОТ незабываемый праздничный день 1-го Мая, если бы был не очень трезв. Серёга заблажил на весь автобус, призывая в свидетели лётный состав, следующий домой после напряжённого трудового дня: "Это меня-то он не знает? Да меня вся республика знает. Я же первый флайт-инженер Усинска! Я Серёга Суворов!". "И дался ему этот флайт-инженер?" - подумал я и собрался выходить на следующей остановке. Когда я покинул автобус, то из него ещё долго доносились вопли незадачливого однофамильца великого русского полководца. Но на этом всё не закончилось. На следующий день я подходил к зданию аэровокзала довольно рано. Ещё 7 не было. На крыльце томился Серёга с разбитым носом и глазом, заплывшим от какого-то физического воздействия не то твёрдым предметом, не то просто кулаком. Увидев меня, он оживился и хотел, было, вступить в беседу, но я его опередил. "Привет тебе, Серёга Суворов - первый флайт-инженер Усинска, славный повелитель воздушного океана". Парень сиял, как начищенный пятак: "Ну, вот, а вчера говорил, что не знаешь меня. Ты, Саня, мозгокрут, оказывается!". "Конечно, знаю, - сказал я, - вчера ведь ты на весь автобус представлялся. Но вот зовут меня вовсе не Саня, а Дима…" "Опять ты разыгрываешь?" - огорчился Суворов. "Нет, не разыгрываю. Вот пропуск глянь, если не веришь". Глаза парня (а, вернее, - один пока ещё целый глаз) внимательно изучили пропуск. Думал он не долго. А вот то, что он высказал потом, было совсем неожиданно: "А зачем ты по чужому пропуску ходишь?". "Да мой это документ, мой! - закричал я, удивляясь затейливости его ума, - Вот и борода на месте и должность". "Нафига ж ты имя сменил? - вновь поинтересовался Суворов, - Ты ж не ФСБ-шник?…". Последние слова прозвучали с явной надеждой на лучший исход. Я махнул рукой и направился в здание. Тогда Суворов с мольбой в голосе произнёс: "Ну, раз уж ты меня вспомнил( ???), одолжи червонец… А то я тут в командировке. Не помню, где ночевал… Там и кошелёк оставил, и все вещи…И хватит тебе, Саня, дурковать. Ну. Вспомни, как ты ещё к нам с батей подходил… Мы тогда за праздничным столом …" "На 1-е Мая?", - спросил я. "Конечно! Вспомнил?". "Нет, не вспомнил. А червонец возьми на похмелку и иди свои вещи искать". Рабочий день пролетал не заметно, поскольку пришлось заниматься текущим ремонтом и прочими мелкими хлопотами на объекте. Пора и на обед. На выходе из здания опять маячила фигура Серёги. Только теперь он настойчиво стучал в окно стартового медпункта (вероятно, в дверь его уже не пускали) и кричал: "Девчонки, я вам тут букет принёс, открывайте!" Он не обманывал. Действительно в руке Суворова был красивый букет из полевых цветов, которые он надрал где-то поблизости. Кроме того, под мышкой Серёги еле умещалась огромная коробка конфет, невесть откуда взявшаяся у безденежного флайт-инженера. Подбитый глаз уже приобретал фиолетовый оттенок. Я прошмыгнул мимо и пошёл на обед. Примерно через час, когда я уже возвращался с перерыва, вновь обнаружил слегка колыхающегося на ветру Суворова возле входа в аэровокзал. Конфеты и букет отсутствовали. Видно, ему всё же удалось обменять этот набор на тот лечебный медицинский продукт, к которому он так рвался ранее. Девчонки (в основном предпенсионного возраста) сдались на милость заезжего воздушного героя. Об этом свидетельствовал и эйфорический вид Серёги, и его расстёгнутая на груди рубаха, и блаженно зажмуренный целый глаз. "А, это ты, Саня… Дай червончик!", - обратился он ко мне. "Сегодня тебе не повезло",- ответил я. "Почему это?", - удивлению не было предела. "Потому, что больше не дам", - ответил Димыч слегка утомлённый большим количеством назойливой протоплазмы на кубический сантиметр пространства. "Так, ведь, я же верну… Ты ж помнишь, как пацаном у меня на коленях…". Но я уже поднимался на второй этаж. Тем же вечером мы договорились с сыном посетить магазин с CD-дисками. Мы встретились и исполнили задуманное. При возвращении домой наша славная парочка проходила мимо магазина "Воркута", возле которого всегда гнездятся бабульки, торгующие нехитрой зеленью со своих дачных участков. В одном ряду с торговками сидел Серёга Суворов на деревянном ящике. Рядом с ним лежали пучки укропа и петрушки. Вид его слегка изменился. На рубашке исчезли пуговицы, подбитый глаз стал совершенно синим, чего не скажешь о втором. Вероятно, ему (глазу) стало неудобно отличаться от своего боевого собрата, и он тоже стал набираться цветового колорита, повстречав на своём пути твёрдую преграду. Я не выдержал и улыбнулся при виде этого забавника. Илья спросил: "Пап, а ты его знаешь? Кто это?". "Сейчас он сам всё расскажет", - предположил я. Так и случилось. Суворов встрепенулся и с открытой улыбкой (с почти закрытыми глазами) заорал (наверное, тихо разговаривать он просто не умел): "Санька, опять ты… Ты смотри, какой у тебя сын вымахал! Я же его помню вот таким махоньким! Он ещё у меня на коленях…". "1-го Мая…", - рассмеялся я.