На главную
страничку
Гостевые байки
ОТДЫХ НА ВОДАХ ИЛИ КАК МЫ С САНЫЧЕМ ДИПЛОМ ПИСАЛИ
(лирическое воспоминание с двумя историческими отступлениями)
Тот, кто был связан по роду своей деятельности с написанием каких-либо глобальных письменных работ с иллюстрациями, графическими приложениями и большим объёмом текстового материала, вероятно, согласится с моим предположением, что сам процесс создания этих творений не быстр, и требует большого терпения от автора, а также полного абстрагирования от суетности мирской. В начале апреля 1982 года я в полной мере ощутил, что время, данное для написания дипломного проекта, которого по началу казалось так много, так безгранично много, в действительности ни на что не хватало. То приходилось откладывать процесс создания нового шедеврального проекта в связи со скоропостижной свадьбой какого-либо знакомца, то никак нельзя было отложить дружественный поход в «Казематы» с группой независимых экспертов с 5-го курса ФАВТ. То среди ночи, когда ты уютно расположился в «световом кармане» и уже наслюнявил химический карандаш, готовый ВОТ СЕЙЧАС удивить мировую науку своими неординарными мыслями, надоедливо начинала сновать молодёжь с младших курсов с просьбами одолжить линейку, калькулятор, сигарету, стакан, пару кусков сахару, щепотку заварки, оконную раму (для «козления»), чёрта в ступе и … Да, мало ли, чего ещё! Почувствовав, что такое положение вещей вовсе не способствует своевременной готовности итоговой работы всего пятилетнего курса обучения, я начал фантазировать о тайном отъезде в Баден-Баден, Зурбаган, Гель-Гью… Где в тихой комнатке под отдалённый шум прибоя можно будет весело и славно писать, писать, писать…пояснительную записку к проекту, щедро сдабривая её чертёжными иллюстрациями в туши на финской мелованной бумаге… Сказочно! Вот только финансовая сторона вопроса оставляла желать… Конечно, если бы мне в тот момент поведали тайну дяди Мити Школьника, то я бы, не секунды не сомневаясь, продал самое дорогое, что у меня тогда было (неполученное пальто и синий форменный костюм ) ТОМУ САМОМУ слуге Воландову при КИИГА, и отправился бы в глухую приморскую деревеньку, чтоб мысли беглые изливать на писчую бумагу формата А4 (по-тогдашнему – формат 11). Но тайна дяди Мити открылась мне всем своим капиталистическим оскалом только перед самой защитой. И ею (тайной этой) не преминул я воспользоваться, подтверждая своим примером Марксову агитку про Т-Д-Т (товар – деньги – товар).
ОТСТУПЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
(МАНУФАКТУРНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ)
Все, кто когда-либо учился в недрах КИИГА, наверняка знают дядю Митю Школьника. Просто многие не задавались целью узнать его фамилию. Так вот – это тот самый маленький милый сухощавый совершенно лысый старичок, который заведовал вещевым складом института. В нашу бытность в студенческой ипостаси дяде Мите на вид было лет 70. Но, похоже, впечатление обманывало взгляд внимательного созерцателя. Почему я так говорю? Просто мой отец заканчивал механический факультет в 1957 году, и он был страшно удивлён, что дядя Митя ещё работает, поскольку, по словам отца, ему уже в 50-ые годы было никак не меньше 60-ти. Так что можно сделать вывод, что дядя Митя являл собой одну из ветвей генеалогического древа семейства Кощеева. Ну, того, что бессмертный.
Этот маленький старичок держал в своих сухоньких руках весь материально-технический склад вместе со всеми служащими. Тайна его передавалась студентами из поколения в поколение, и заключалось в том, что имелась возможность каждому будущему интеллигенту поправить своё материальное положение путём несложных манипуляций с персональными карточками студентов на получение форменной одежды. Идея проста. С нас высчитывали 25% стоимости формы - по 3 рубля из стипендии. После окончания института выпускник доплачивал из подъёмных ту часть суммы, которую не сумел погасить за годы обучения, по причине неполучения стипендии. А уж если у тебя оставалось из формы что-то не полученным к моменту защиты, а высчитали из твоего денежного довольствия больше, то тут – извини, ничего тебе не возвращалось. Так вот, если студент, узнав о дяди Митиной мафии, приходил на склад и предлагал свою не полученную одежду к продаже, то ему тут же делали отметку в карточке (о получении), выдавали на руки 50% стоимости в рублёвом эквиваленте и гнали взашей. Затем эту, якобы полученную уже, форму продавали местному населению за 75% стоимости. Все получали свои 25%: и студент, и склад, и аборигены. Абориген - в виде торговой скидки. Студент в виде приятного шуршания рублёвости в кармане возле сердца. Он радовался обналичиванию «воздушных замков», не осознавая того, что дядя Митя со своей шустрой бригадой матёрых тёток получал неизмеримо больше за счёт оборота. В накладе оставалось одно государство, которое те самые 75% выплачивало от своих щедрот. Но, честно говоря, его ничуть не жаль – раз оно позволяло осуществлять этакое «кидалово» своей большевистко-чванливой сущности. Как уже отмечалось выше, на моём депозите болтался костюм и пальто (читай – синяя шинелюшка) от фабрики «Червонiй шлях» да ещё ботинки-гады, которые шли на «ура» у местного населения для работы на даче, пара рубашек и фуражка. Пошли мы с Санычем и Стасом на разведку в район склада. У моих подельщиков за душой тоже водилась кой-какая мануфактура. Шли, почти не веря в чудо превращения своего вещевого аттестата в «живые бабЫ». Покрутились возле окошечка кладовщицы, пока она не положила на нас свой сметливый, жаждущий нетрудовых доходов, глаз. «Ось, хлопчики, чому вы тут чекаете?» - послала она запрос. «Мы бы хотели форму получить,… но получать мы не будем»,- намекнули мы. «Эге, - смекнула кладовщица, - И шо там у вас?». Мы предъявили вещевые аттестаты для сличения и опознания. «Значит так, ребята, - внезапно тётка перешла на русский, - Костюмы я беру, ботинки тоже, а вот фуражки, технички х/б и синие рубашки пока не буду. Да и шинели не в сезон. Затоварка вышла. Спрос, как говорится, иссяк внезапно, как вода в Учкудуке». При этом приёмщица засмеялась густым и шершавым басом, весьма довольная своей шутке. «Ну, что решили? Тогда заходь по одному!», - рука женщины схватила меня за шиворот и втащила в святая святых. Здесь среди пропахших нафталином пыльных тюков с одеждой, среди мышиного гороха я стал мужчиной. Нет-нет, не в физиологическом смысле, а в криминально-заговорщецком. Кладовщица ушла за ширму и чем-то методично зашуршала. Деньгами – догадался я. Чувствуя, что удача уходит из рук, я взмолился: «А, может, шинельку всё же возьмёте?» Моя визави ничего не успела сказать в ответ. Из пыльного столба света, который упрямое солнце просовывало сквозь полуоткрытую дверь, внезапно материализовался дядя Митя в своём вечном форменном костюме мальчикового размера и фуражке без кокарды на лысой голове. Тётка вышла из-за ширмы и заголосила: «Митрий Пятрович, тута малец шинелюшку принёс, а у нас и покупателя нет на примете!». На что дядя Митя Школьник только звонко цыкнул последним зубом и прищёлкнул высохшими пальцами. После чего он растворился под начавшей искрить лампой под потолком, оставив после себя запах серы и зажаренного нафталина. Когда я получал назад свою карточку, то обратил внимание, что ВСЁ, что у меня оставалось получать, волшебным образом уже получено. Об этом свидетельствовали аккуратные фиолетовые штампики напротив названий. На такой успех я и не рассчитывал, когда устремился в логово нарождающегося капитализма. Сумма же, которую я получил, внезапно настолько удивила меня своею толстой трёхзначностью, что я чуть не завопил: «Слава дяде Мите!». «Да, тише ты, дурной», - осекла меня на полуслове кладовщица. Не знаю, чем уж я так приглянулся Школьнику, но только забрали с моего вещевого довольствия и весь «неходовой товар», заплатив по тарифу. Может, дядя Митя моего отца вспомнил?
Но вернёмся к началу апреля. В самый разгар моих метаний в поисках достойного места для написания диплома случилось мне попасть в гости к девчонкам со 2-го курса, с которыми водил дружбу Саныч. В гости к ним угодил я также с Санычем. И в этом нет ничего удивительного. Хотя бы уже в силу того, что с господином Бутыриным мне приходилось делить одинокий матрас на полу в комнате у Сеньки, влача жалкое «заячье» существование, и по команде: «Мости кубло!» с быстротою молнии приводить в состояние готовности долину «Чии-то ноги». Долина эта находилась в комнате у Сеньки прямо под столом, из-под которого каждую ночь высовывались две пары розовых пяток, от, не умещающихся по длине, ног. Редкий ночной прохожий, случайно забредавший в Сенькину (со товарищи) комнату, рисковал споткнуться о наши с Санычем копытца, поэтому Санычевы и мои голени всегда украшали синяки от неудачных попыток зайти «на ночной огонёк» не всегда осмотрительных гостей. Почему я почти всё время своего обучения не мог избавиться от большущих серых ушей, за которые меня периодически ловила строгая тётя Оля, могу поделиться. А вот про Санычеву участь мне достоверно не известно. Но факт остаётся фактом – в 4-ой общаге в сезоне 1981-1982 существовало всего два «зайца» с 5-го курса, и оба – это мы с Олегом. Ах, да, забыл рассказать, почему меня можно было назвать заячьим Агасфером ФАВТ. Наверняка, многие из читателей знают эту историю, но не грех и повториться.
ОТСТУПЛЕНИЕ ВТОРОЕ
(ИНТЕРНАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОЕ, ВО-ПЕРВЫХ, И ИСТОРИЧЕСКОЕ, ВО-ВТОРЫХ)
На втором курсе меня впервые официально поселили в 4-ю общагу за заслуги в стройотряде «Крым-78» по ходатайству командира Вадима. А почему на 1-ом курсе я «снимал угол у добрых людей», про то – отдельная история (если когда-нибудь соберусь её написать). Поселили меня в комнату разношёрстную по составу. Там кроме вашего покорного слуги обретались: Игорь Блинов – выпуск 1981 года, Гольтяпин (которого мы с Блиновым называли на восточный манер Голь-Тяо-Пин) – выпуск 1983 года и тот самый злой гений нашего небольшого коллектива – вьетнамец Выонг-Тхи-Ынг. Этот самый вьетнамец был родом из Сайгона. Папа у него какой-то профессор тамошнего университета. Деньги у того водились. Сынку бы в Париже учиться, а он в Киев подался. Может, «жаба « папашку душила; может ещё что. Мне это не понятно. Да только жил оный, извините за выражение, Выонг в нашей комнате. И всё бы ничего, да только подпивший вьетнамец (иногда к нему приходили собратья в немереном количестве селёдку жарить) начинал зверски ругать всё советское, русское, украинское. Делал он это с гадкой азиатской улыбочкой и всегда заканчивал фразой: «Жаль, вас американцы у нас во Вьетнаме всех не прикончили!». Гольтяпин вечно отсутствовал, а нам с Блиновым приходилось терпеть. Любое рукоприкладство по отношению к иностранцам, вынесённое в деканатские круги на мутной волне слухов могло привести к отчислению – мы же крепили интернационализм. Однажды Блинов пришёл с хорошей новостью. Его знакомый электрик (с факультета А и РЭО) жил в комнате с двумя арабами. Они его сильно доставали. Так он нашёл способ от них избавиться. Хитрый парень стал разговаривать с арабами исключительно на французском. Те взвыли. Им языковая практика нужна, а её нет как нет. Больше того, он куда-то утащил из комнаты стол, таким образом африканские ребята вынуждены были питаться сидя на прикроватных ковриках на корточках. Русским знакомым своих сожителей отважный электрик представлял не иначе как «мои бедуины». Закончилось это так. Бедуины прискакали на белом верблюде в деканат и пожаловались, что «белый масса» кормит их одним рисом, причём даже палочек не даёт; по-русски говорить с ними отказывается – такое горе. Электрика отселили в другую комнату. Я, конечно, слышал и раньше о столкновениях с зарвавшимися иностранными студентами. А один раз сам имел удовольствие наблюдать ранним утром такую картину, когда осенью на первом курсе волочился в 1-ый корпус. На углу Гарматной и Комарова торговали арбузами из больших металлических ящиков с деревянными перегородками. Так вот, в 7:40 утра (по Иерусалимскому времени) в одной из таких кубических клеток сидел «жгучий брУнет» из Нижней Анголы или Верхней Вольты с неестественно жёлтыми «фонарями» под обоими глазами в луже из битых арбузов и взывал к прохожим: «Дрючба, дрючба…». Но прохожие с лёгкой усмешкой спешили по своим делам. Кто его извлёк из этой арбузной клоаки, не знаю, но МЧС тогда ещё не было. Однако все удачные стычки совершались анонимно, а нам нужна была гласность. Рассказ Блинова обнадёжил нас. Но поскольку вьетнамским, без частого заглядывания в словарь, мы владели слабо, то решили действовать иначе, чем знакомый Игоря. Каждое утро мы с Блиновым по очереди вставали в 6 утра, врубали погромче радио и выставляли нашего вьетнамского друга по стойке смирно, пока звучал гимн СССР от Александрова и прочих авторов. Главное в этом процессе было – поднять Ынга без применения физического воздействия, а только силою воли и командного голоса (слава военной кафедре!). Теперь Выонг начинал понимать свою неправоту. Нам же оставалось ждать, на сколько хватит его терпения. Вьетнамец сломался на третьей неделе. Побежал в деканат. Нас вызвали туда буквально тут же. Оказалось, что мы немного переборщили. В результате чего Блинов и я получили по «волчьему билету» на предмет поселения в общагу до конца срока (то есть - до получения диплома). А вот Гольтяпина мы отмазали, как инфантильно не примкнувшего к стройным рядам борцов за гуманизм и интернационализм.
Итак, визит наш к второкурсницам был довольно приятен по причине получения кем-то из девчонок посылки, в которой кроме сырокопчёной колбасы находилось ещё литра 4 вишнёвого варенья. Пир был в самом разгаре, когда в комнату вошла сама судьба, определившая на ближайшие 24 дня наше с Санычем бытиё, которое, как достоверно известно доценту Овсию, определяет-таки сознание. Судьба была около 190 см ростом с приятной мужской наружностью и бархатным голосом от самого корня языка. Девчонки приветствовали судьбу радостным повизгиванием: «Ой, Валера пришёл!». Валера учился на 5-ом курсе радиотехнического факультета и имел далеко идущие намерения в отношении одной из жительниц той самой комнаты, куда мы и пожаловали несколько раньше. В дальнейшем, а, может быть ещё перед началом описываемых событий (вот память прорушливая!) он и осуществил эти свои намерения в ресторане «Москва» (кажется, в «белом зале»). Мы с Санычем тоже присутствовали на этой свадьбе. Но поскольку данное мероприятие ничем особенным не выделялось в кругу многочисленных марьяжных торжеств, обрушившихся в тот период на институт, то и описывать его нужды нет. Да, и к делу оно отношения особого не имело.
Валера присоединился к «Святошинскому чаепитию» и внёс живую струю в забуксовавшие, было, разговоры. Сиделось легко и приятно. Методичное обсасывание вишнёвых косточек придавало особый изысканный шарм неспешным беседам. То и дело кто-то выбегал на кухню, чтобы вскипятить очередной чайник. В одну из таких пауз Валера и выдал судьбоносную фразу: «Никто не хочет поехать в Ирпень в санаторий на 24 дня? Есть две путёвки горящие. Две мы с Маринкой (настоящей или будущей супругой) забираем. Не желаете ли присоединиться?». Да, забыл сказать – Валера был членом профкома КИИГА, и поэтому имел доступ к этим невинным радостям в виде бесплатных путёвок. Помятуя о том, что мы с Санычем джентльмены, хотя и с 5-го курса, я не стал вставлять свой голос в хор обсуждения. Пусть девушки отдохнут. Вероятно, Олег был того же мнения, поскольку не проронил не слова. Но по глазам его было явственно видно невероятное стремление сближения с Ирпеньской природой с благородной целью – написать диплом в тиши провинциального рая. Обсуждение, впрочем, было не долгим, поскольку внезапно выяснилось, что на втором курсе нужно периодически посещать лекции и семинары (я уж не говорю о лабораторных!), а делать это, каждый день мчась на электричке из Ирпеня – всё равно, что свести на нет результаты интенсивного и, самое главное, бесплатного отдыха. А, кроме того, становилось совершенно невозможным получать живительное вливание калорийных обедов и завтраков, которыми так ароматно пахло от путёвок. Так или иначе, но взгляд Валеры устремился на нас с надеждой – он ведь так старался, добывая бесплатные путёвки. Было бы весьма обидно упустить их в неизвестные руки. Мы с Санычем не заставили себя долго уговаривать (ну, разве что секунд 5-10) и с удовольствием согласились. Написать заявления в профком было также делом не долгим. И вот, на следующее утро наша «великолепная четвёрка» выходила с электрички на вокзале Ирпеня. На тихих улочках курились дымки. Это дворники сжигали сметённую прошлогоднюю листву. В частных хозяйствах блестела на солнце свежевскопанная земля. От неё исходил запах прелого сена и парного молока. Распускающаяся молодая листва зеленела яростно и всепобеждающе. Это было именно то самое место, где каждый уважающий себя выпускник ВУЗа должен писать диплом! Поселились мы в одноэтажный коттеджик. Один двухместный номер достался нам с Санычем, а другой Валере с Маринкой. Эге, сам себе подумал – значит, наша пара уже была ранее обручена, раз в одну комнату их поселили. Сами ведь помните тогдашние порядки. Или это Валера своим очаровательным баритоном смог сделать сговорчивой жутко толстую тётю-коменданта санаторного городка? Тут я опять весь потерялся в догадках. Саныч, может быть, ты вспомнишь.
Обед показался нам после общаговского питания весьма и весьма убедительным. Причём, оказалось, что ещё две путёвки были оплачены профкомом института, а вот желающих отдохнуть по какой-то причине не нашлось. Так что всё, что полагалось на шестиместный столик досталось нам четверым. После сытного обеда провели экскурсию по городу и его окрестностям. Особенно понравился вокзал, где в буфете давали на разлив финский брусничный ликёр «Lappio». Почему же экскурсия завершилась на вокзале? А просто потому, что Валера с Маринкой отправились в Киев, наказав нам не скучать и хорошо питаться. Обещали они приехать назавтра, но так и не приехали. И, вообще, приезжали они впоследствии крайне редко, ввергнув наши с Санычем нежные организмы в пучину гурманства, временами переходящего в элементарное обжорство. Ведь мы же не могли себе позволить оставлять недоеденными борщ с пампушками и чесночным соусом со сметаной, которая тугим облаком закрывала зелень укропа на свекольном озере, антрекоты из парной телятины, шпикачки, обжаренные во фритюре, с нежными сальными прожилками, выпирающими из-под тонюсенькой черевы, салатов первой парниковой поспелости… Хватит об этом, а то я залью клавиатуру густой и обильной клейковиной слюноотделения. Первый день закончился сказочным ужином и неспешной прогулкой в поля, где нам с Санычем, вкусившим по три порции, с трудом удалось влить в себя по литру пива. Скажу честно, удовольствия от такого распития почти никакого. Только чувство долга и ответственности подвигли нас на этот решительный шаг. Впредь решили пробавляться пивком только до еды.
Вечер подходил к концу, но браться за диплом как-то не приходило в голову. Какой дурак начинает работу в первый же день? Тут нужно всё осмыслить, осознать, привести в систему. Именно этим мы и занялись, зарывшись в накрахмаленных простынях. Давненько не испытывал я подобного блаженства в своей повседневной «зайцовости». Думаю, Саныч не даст соврать. Утопание в лёгких безмятежных снах, чуть было, не лишили наши, теперь уже, безразмерные желудки чудесного завтрака. Только участие соседей по коттеджу привлекли наши сонные, неумытые и весьма фривольно одетые (скорее – почти не одетые) тела в столовую. Подождав для приличия некоторое время, мы приговорили порции Валеры с Маринкой помимо тех четырёх, которые уже уютно булькотели об стенки желудка, временами задевая диафрагму. В столовой стояла суета. Отдыхающие записывались на экскурсии в Лавру, Софийский собор и куда-то ещё. Предложили и нам, несмотря на наш подозрительно затрапезный вид и начавшие заплывать свинячьи глазки. Саныч гордо отверг эти предложения при помощи сытой отрыжки, и мы вернулись в коттедж для продолжения осмысления содержания таких нужных стране дипломов. К обеду еле успели проснуться. Но даже и в таком растерянном состоянии съесть шесть порций для нас ещё не составило труда. Снова потянуло в сон, но мы решили всё-таки прогуляться. По дороге записались в библиотеку и набрали книг, чтобы как-то развлечься после напряжённого написания пояснительной записки. Про будущее мы заботились, а не просто по какой-то сиюминутности стали изображать из себя библиоманов. Ведь давно известно, что наш инженер самый начитанный и разносторонний. Две рюмочки «Lappio» смогли вновь поднять наш аппетит до небывалых высот, и ужин проходил уже без каких-либо проблем, которых мы опасались. Перед сном почитали, решив, что с дипломом можно подождать и до утра. Ежедневное чтение после завтрака и обеда вошло в моду само собой. А диплом? А что диплом? И вечернего времени на это хватит. Да ещё и ночь впереди. Одного мы не учли с Санычем – расслабленные здоровой пищей организмы ни в какую не хотели переходить на общаговский режим. Поэтому написание пояснительных записок долго не затягивалось. Ложились мы рано, как в деревне. Вставали поздно, как в общаге. Ели много, как на откорме. Пили исключительно знаменитый финский ликёр в дозах, не превышающих аперетивные, что нам здорово помогало осиливать те самые незабвенные шесть порций. Такому образу жизни был придуман определяющий термин: «Кабанёра». По-моему, точнее и сказать то трудно. Дни шли за днями. Всё труднее стало освобождать наш милый столик в столовой от многочисленных яств. Но иногда приезжали наши собратья по отдыху, и тогда наступали счастливые разгрузочные дни. Мы с Санычем в эти периоды довольствовались всего лишь четырьмя порциями. Вскоре захотелось внести какого-нибудь разнообразия в эту неспешную жизнь увальней районного масштаба. Мы с Маринкой передали устное приглашение на «пожаловать в гости на званый обед (ужин, а, если получится, то и завтрак)» наших голодающих собратьев и сосестёр с улицы Гарматной. Писать это приглашение на гербовой бумаге нам как-то не приходило в голову. Но гости всё равно потянулись. И это здорово украсило наш милый быт. В столовой уже ничуть не удивлялись, когда каждый день за нашим столиком стал меняться состав едоков. Да мало того – мы начали требовать добавки. Приветливые служители кухни ни в чём нам не отказывали. Особенно запомнился приезд Томки со Стасом и Хабиби. В этот день наша совместная прогулка в поля затянулась не на шутку. Мы допили остатки «Lappio» в привокзальном буфете и переключились на пиво и сухое вино. О, боже, как же здорово было в такой компании сидеть под молодыми сосенками на тёплой весенней земле и лениво разговаривать ни о чём. А вокруг скачут почти ручные белки, шуршат муравьишки на джинсах, забираются в носки, чирикают птички… Как говорится, будет, о чём рассказать детям. Вот только поймут ли они, оценят ли?
Заезд, между тем, приближался к концу. Литература вся прочитана. По утрам назойливые экскурсоводы уже не пристают с глупыми потугами привлечь нашу сладкую парочку для поездки к памятным местам столицы Украины. Моложавые тёти оставили всяческие надежды пригласить меня с Санычем на стильные танцы под магнитофон вперемешку с баяном массовика-затейника, а тем более - затащить к себе «в нумера». Только изредка кто-то из отдыхающих ворчливо замечает: «Эх, молодёжь, молодёжь… Отдыхать не умеет совсем…». Но откуда ж им знать, что мы здесь работаем над дипломами, а вовсе не отдыхать приехали!
Теперь, когда с библиотекой покончено, мы вплотную займёмся пояснительными записками настоящим образом! Так решили мы с Санычем. Только вот сначала нужно ещё проверить качество здешнего пива. Качество, конечно, было не ахти, но на безрыбье…
Наступило последнее утро нашего плодотворного пребывания в Ирпене. Стали собираться. Я заглянул в свои черновики. Там дрожащей сытой рукой было выведено: «Пояснительная запи…». Дальше текст обрывался. Можно сказать, прямо на полуслове закончилась путёвка. Вот бы ещё побыть здесь дней двадцать. Тогда бы уж я всю записку осилил! О том, как с написанием диплома обстоят дела у Саныча, я спрашивать не стал. Я человек культурный, зачем его обижать.