Все эти события происходили в Киеве или близ него в 1985-ом году. В июне мы с женой собирались отдохнуть в славном городе Каневе в ММЦ «Славутич». Путёвки были на руках и нужно брать билеты. Сомнений нет. Необходимо ехать через Киев. Причём – и туда и обратно. Байка имеет два названия, поэтому следует её разделить на две части. Вот я так и сделаю. Причём поделю её относительно пути следования в отпуск.
ТУДА С РАКАМИ
Прилетев в Киев, я позвонил Вадику Ковалю, и он приютил нас с Верой на несколько дней, покуда не начнётся путёвка. Шони в городе не было. В то время он уже работал в какой-то Московской закрытой организации, связанной с Байконуром. А Вадим служил мастером в «Киевлифте», поэтому на космодром его ничем не заманишь к нашему счастью. Первый день был посвящён изучению Киевских достопримечательностей (в основном, моей супругой) и достоинства местных кондитерских изделий (опять-таки, в основном, этим занималась Вера, а что же тогда делал я?). Назавтра была суббота. Семейство Ковалей было приглашено на дачу к сослуживцу Вадима. Сослуживец не возражал, чтобы северные гости присоединились к этому мероприятию. Выехали в пятницу, когда Вадик вернулся с работы. Дача находилась на левом берегу Днепра где-то в районе улицы Алишера Навои. Наше прибытие дружно приветствовали Женя (бывший военный лётчик, ныне тоже, как и Вадик, мастер в «Киевлифте»), его жена Вера и их сын (к сожалению, подзабыл его имя). Эта пара выглядела достаточно интересно. Маленький и кругленький евреистый Женя и большая дородная хохлушка Вера, которой он едва доставал до плеча. Чтобы не путаться, сразу решили называть хозяйку Вера-большая, а мою жену – Вера-маленькая. Как выяснилось чуть позже обе Веры любительницы волейбола, обе разрядницы. По-моему, Вера-большая даже КМС. И та и другая играли за сборную города. Только вот - города разные. Женя всё время смеялся, обращаясь к моей супруге: «Вот играла б ты за Киев, не была б такой худенькой. На мою-то Веру посмотри – кровь с молоком. А какая фигура – есть за что взяться». Как вы понимаете, женщины нашли общий язык и принялись лепить вареники. Татьяна Коваль нарезала салаты, а наша мужская половина взялась за приготовление шашлыков на Женином «аэродроме». Так он называл площадку за домом. Действительно, на аэродром похоже, поскольку дорожки выложены из металлических, дырявых пластин, которыми мостят ВПП и рулёжки на авиационных военных базах в полевых условиях. Вероятно, это ему к выходу на пенсию презентовали в той части, где он служил. Дрова прогорали по графику. Скоро и шашлыки пора будет на шампуры развешивать. Сын хозяйский забрал Дениса Коваля (ему тогда лет 7-8 было) и побежал с мальчишками на старицу, оставшуюся от весеннего Днепровского разлива, обещав к ужину прибыть. Скоро стол, выставленный под навесом во дворе, смотрелся празднично и уютно. Шашлыки доходили на жару углей, вареники нежились в кастрюле, салаты гордились своей свежестью в сметанном одеяле. Вот-вот за стол сядем. Тут и сын Жени и Верой-большой прибыл вместе с Денисом. Да не одни пришли. Ведро раков с собой притащили. Больших представителей членистоногих, тех, что в Одессе по «пять» продают СЕГОДНЯ, сразу посолили и над костром повесили. Ужин с шутками-прибаутками был в полном разгаре, когда неожиданно что-то хрястнуло, и весь дачный посёлок остался без электричества. «Здесь такое часто бывает», - пояснил Женя и принёс свечи. Темноту украинской ночи украсили наши таинственные тени. Вскоре женщины пошли укладывать детей, а мы вдруг вспомнили про раков. Проверили ведро. Краснота панцирей ещё не достигла той алой румяности, которая бы позволяла судить об их готовности, поскольку костёр увял без хозяйского глаза. Пока доедали шашлыки, свечи прогорели, и остались мы вовсе без света, если не считать тлеющих угольев под нашими раками. О темноте ночей в Киеве, думаю, рассказывать не имеет смысла. Вы это прекрасно знаете и без меня. Женская половина коллектива сразу заспешила в дом спать. Да, и время было изрядно за полночь. Одна наша троица продолжала нащупывать, что осталось на столе. Женя встал и со словами «сейчас, минутку» притащил откуда-то канистру с пивом. Ну, раки, берегитесь! Кое-как расчистили площадку на столе и вывалили на это место ещё горячих деликатесных монстров. Запах укропа и речной заводи мягко щекотал ноздри и требовал скорее разлить пиво. В кромешной темноте, не видя, не только друг друга, но и собственных рук, наливать жидкость в стакан не совсем удобно. Поэтому считали бульки, которыми канистра справно информировала нас о состоянии дел. При этом один держал канистру, второй стакан, а третий совмещал эти два предмета нужными сторонами. Наливать пиво приспособились, а вот как есть раков? Я решил для себя, что, поскольку не помню точно, что можно, а чего нельзя у них употреблять в пищу (тем более в разделанной тушке в условиях светомаскировки не разберёшь где зад, где перёд у этого зверья), то буду-ка я есть то, что не противно. Остальные, скорей всего, решили действовать так же. Противно не было вообще! Может, это от того, что пиво всё забивало? Когда утром мы с удивлением оглядывали стол, то обнаружили на нём только голые, хорошо вылизанные панцири. Даже головы рачьи были аккуратно выедены. «Кому рассказать, не поверят, что раков можно ВОТ ТАК есть … подчистую», - заявил Женя и прямо в трусах и майке отправился на улицу Алишера Навои за пивом.
ОБРАТНО С ТАНКАМИ
К середине июля срок наших путёвок в «Славутиче» подошёл к концу. Мы вновь вернулись в стольный град Киевский. Теперь там уже был Шоня, который не только прибыл в очередной отпуск со своего космодрома, но и сослуживца привёз по имени Игорь. Игорь был родом из Ижевска, там учился, вырос, институт закончил, а вот на тебе – встречался с Шоней в Москве и на Казахстанских просторах, где они проводили свои трудовые засекреченные будни. Итак, едем на Озёрную. Два дня пролетели, как в сказке с загоранием и купанием на песчаных пляжах Оболони. Но тут Сафонов предложил осуществить совершенно сказочную мечту-идею (кто-то так говорил из героев Валерия Золотухина). А идея была в том, чтобы отправиться отдохнуть на Десну, в район Остра. Там места знатные и почти дикие. Сборы, соответственно, были не долги – утром выехали на «шестёрке» Шониного отца.
Шоня с Ириной и Игорем
Кроме нас с Верой и Игоря, к Шоне присоединилась его тогдашняя подруга Ирина. Когда выехали за пределы видимости Киевского водохранилища, начали место для стоянки искать. Но ни один из обжитых мест и съездов к Десне нам не нравился по причине многолюдности, как на модном курорте. Однажды выехали на совершеннейшим образом замечательное место, где никого не было. Там весь вид портила только какая-то монументальная вышка со смотровой площадкой наверху. Но зато – тишина и благодать. Только местечко под палатку приметили, бегут вприпрыжку служивые и глаголют нам правду-матку, что покусились мы на командный пункт полигона Остёрской танковой дивизии, как самые распоследние шпиёны и агенты капитала. Пришлось сниматься с места и выискивать себе новую поляну для отдыха. При выезде сильно блуданули и засели в зыбучих песках, после чего понесли значительные потери в живой силе и технике. А именно: Шоня, Игорь и я расцарапали себе руки, колени и животы, пытаясь извлечь из песков утопающую «шестёрку». С машиной хуже. Выворотили в запарке замок на одной из дверей и сломали набалдашник у рычага переключателя скоростей.
Кан-кан "Радость"
Но всё-таки удобную и безлюдную полянку нашли рядом с устьем небольшого ручья, впадающего в Десну. На песчаной косе поставили палатку.
Это ещё не танки
В этом месте река делала поворот и вальяжно продолжала нести свои мутноватые воды в столицу, чтоб рассмотреть киевлян поближе.
Я и Вера
Быстро разожгли костёр и приготовили замечательный ужин. Под занавес мы с Шоней порадовали коллектив глинтвейном, каждый по своему рецепту. Я с корицей и красным перцем на белом сухом вине, а Шоня с шоколадом – на красном. Продуктов и желания у нашей компании было достаточно, чтобы провести в этом волшебном местечке дня четыре. Но не удалось. Раннее утро вместо радостного птичьего гомона разбудило нас страшным грохотом и вонью. Палатка надувалась синим смрадным воздухом и готова была взлететь. Когда, чихая, кашляя и протирая слезящиеся глаза, мы выбрались на волю, нашему взору предстала совершенно нереальная картина в духе не созревшего ещё сюрреализма. По серебристой глади Десны друг за другом, будто утята за селезнем, скользили плавающие танки. Вместо селезня у них было какое-то (тоже военное) плавсредство, напоминающее лоханку с двумя лодочными моторами. Только в отличие от пернатых эта колонна издавала ужасающий гром, а синий туман, шлейфом расстилающийся по воде, наполнял атмосферу утра непередаваемыми ароматами пережжёного сахара пополам с разлитой соляркой. Но это ещё не всё. Прямо напротив входа в палатку стоял выползший из воды танк. Стоял он задом, поэтому механику-водителю было очень удобно газовать всеми дизелями прямо внутрь нашего жилища. На броне восседал молодой азиат и, широко улыбаясь до полного пропадания глаз, стараясь перекричать бронированных монстров, говорил: «Ехайте другой место, наша мало-мало ученье делать будит! Канэшна!». Вот так и закончился наш отдых в райском уголке. Вот если б мы туда на танке приехали, тогда бы ещё посмотрели, кто кого выгонит с удивительного места!
VII
«ДОВЕРИЕ»
Весна 1976-го года, матмех Питерского Университета, Васильевский остров с его многочисленными котлетными, пельменными, пирожковыми, рюмочными, с удивительно культурными столовыми, где обязательно имеются порционные блюда, а салфетки и ножи на столах просто поражают воображение скромных детей провинции. Город Довлатова и Бродского, Кукина и Клячкина, с полуподпольными концертами бардов в клубе «Восток», что в ДК имени Ленсовета, спектаклями в БДТ с САМИМИ, тогда ещё не переехавшими в Москву Юрским и Олегом Борисовым. Это нечто, доложу я вам!
В один из солнечных весенних дней в аудиторию к нашему курсу, на лекцию по математическому анализу нагрянула делегация из «Ленфильма». Ассистент, маскирующийся под симпатичную юную леди годков, этак, двадцати восьми, объявил, что завтра в главном здании Университета, которое расположено на «стрелке» Васильевского острова рядом с ростральными колоннами, будут проводиться съёмки революционно-патриотического фильма «Доверие». В роли Ленина – Кирилл Лавров. Эпизод выступления Ильича на съезде Советов, когда была сказана историческая фраза о том, что большевики подобрали валявшуюся на дороге власть, по всем канонам, должны были снимать в актовом зале Смольного института, где это событие и происходило. Но вот беда – ныне Смольновский актовый зал сиял мемориальными досками, как начищенный самовар, поэтому для съёмок выбрали главный зал Университета. Тем более, что эти два помещения были похожи друг на друга, как «близнецы-братья» (это уже по Маяковскому). Так вот, добровольцам для массовых сцен предлагалось записываться у ассистента. Желающие автоматически могли не ходить на занятия. Много ли вы видели студентов, которые упустили бы такой шанс откосить от учёбы? Я, наверное, несколько меньше. К концу, так называемой лекции, выяснилось, что сниматься хотят все, кроме, пожалуй, студента с красноречивой фамилией Шраго. Он предпочитал поумничать с профессором Залгаллером, у которого состоял в любимчиках. Ну, что ж – и флаг ему в руки, как говорится… И барабанные палочки на шею. А мы, те, которые, хотят помочь своими невероятными актёрскими способностями отечественному кинематографу, уже предвкушали славу деятелей культуры от будущей интеллигенции, тем более – ещё и по три рубля за это заплатить обещали.
Наутро возле факультета на 10-ой линии Васильевского острова длинной вереницей выстроились «Ленфильмовские» автобусы. Настроение было, как на Первомайской демонстрации. Для начала нас повезли на киностудию, чтобы в гримёрной преобразить в революционный люд той далёкой поры катаклизмов. Меня одели в отчаянного матроса с огромной деревянной кобурой от маузера на боку. Ремень оказался настолько длинным, что кобура почти волочилась по земле. Приходилось её придерживать, чтобы не поломать инвентарь студии. Бушлат был достаточно просторным – туда бы при желании можно было запихать половину моей учебной группы, а фуражка, наоборот, мала (она то и дело сваливалась с головы). Но такие обстоятельства ничуть меня не смущали – главное, что ты будешь потом секунды две блистать на экранах кинотеатров страны, если, конечно, подлый монтажёр не вырежет эти кадры. Так вот, придерживая одной рукой кобуру, а второй бескозырку с волнительными надписями «Стерегущий» на околыше и ленточках, я и влез в автобус. Затем нас привезли к главному зданию Университета и провели в актовый зал. Там уже вовсю трудились осветители и прочий киношный люд. Массовку разместили под строгим оком ассистентов по актёрскому составу. Началась репетиция. Нам рассказали, как мы должны себя вести в процессе выступления Владимира Ильича. Очень быстро получилось всё, что задумал режиссёр. Уж, выражать общий одабрямс мы приучены с детства! Пора бы и снимать, но Лаврова пока нет. Киношники бегают и просят поинтенсивней курить, чтобы атмосферу того времени донести до будущих зрителей. Студенчество, разодетое в солдатские шинели, матросские костюмы, кожанки и красные косынки (это к девчонкам относится) с удовольствием принялись за дело. С сотню топоров повисло над аудиторией. Атмосфера получалась славная, можно сказать, вполне революционная. Однако Ленин всё ещё задерживался. Возможно, в Разливе заблудился в стадах молочных финских коров. Дело-то к обеду шло, а к съёмкам толком ещё не приступали. Тут режиссёру одна затея в голову пришла. Нужно из массовки человека выбрать, который в полном соответствии со сценарием должен пару вопросов Ильичу задать. Я не знаю, по какой причине, на эту роль никого со студии не взяли. Может, заболел он или страдал похмельным синдромом. Но только для эпизодической роли выбрали парня из параллельной группы по имени Серёга. Вероятно, его внешний вид и длинные русые волосы чем-то подкупали режиссёра. Сергей одет был в куцую шинель, папаху с красной ленточкой и обмотки на разбитых ботинках (возможно, они ещё в Первую мировую месили грязь на Германском фронте). Я как раз рядом с Серёгой сидел. Меня это очень вдохновило, ибо массовка – это труд неквалифицированный за трёху, а эпизод – совсем другое дело, тут уже другие расценки. Не меньше 30-ти рублей (так знающие люди говорят). Итак, тридцать рублей, которые светили моему хорошо знакомому соседу, придали новый экзотический аромат нашему бессмысленному сиденью в зале. Я придвинулся к Сергею поближе и намекнул, что не плохо бы впоследствии, как-то правильно использовать падающий с неба заработок. Тот не возражал, занятый изучением своего текста, который ему дали. Сергею пришлось раз двадцать произнести этот текст после выстрела хлопушки перед носом, прежде чем режиссёр вяло сказал: «Никуда не годиться… Может, заменим потом. А пока давайте отснимем общие планы». Камера застрекотала. Сигаретный и папиросный дым сизой тучей наваливался на активно шевелящуюся массовку, придавая ей вид растревоженного улья, который освобождали пчеловоды с целью завладения мёдом. Всё шло хорошо. Но тут режиссёр заорал: «Стоп! Что это за ерунда? Чего это ты с «Мальборо» в кадр лезешь!?». Фраза адресовалась толстенькому грузину с нашего курса, своим костюмом явно напоминавшему боевика из команды неистового Кобы (читай – Джугашвили), которая громила Тифлисские и Горийские банки с целью экспроприации банковских билетов на нужды революции. Грузин обиделся: «Дарагой, я, может, из Амэрики приэхал, чтобы Лэнина пасматретъ… Зачэм нэрвничаешь?». Режиссёр махнул рукой: «Всё, можете пока пообедать. Сбор через час». Народ дружно повалил к выходу. Представив себе, какие очереди ожидают нас в университетской столовой, мы с Серёгой решили выбраться на улицу. Наша гражданская одежда осталась на «Ленфильме», поэтому приходилось идти в свет, в чём мать родила – в киношных костюмах. В ближайшей пирожковой сознательные граждане пропустили двоих революционеров без очереди, ничуть не удивившись нашему достаточно экзотическому виду. Всё-таки город трёх революций! Только двое подвыпивших граждан прокомментировали из угла: «Началось опять, теперь снова всё отберут…». «А у тебя есть чего отбирать? Нам-то как раз всё индифферентно – как пили, так и пить будем». При этом они задубили остатки портвейна мутноватого Агдамского разлива и отправились за новой бутылкой. После сытного перекуса мы с Серёгой выбрались на улицу и потихоньку пошли в сторону Университета. Дружественная бабуля, попавшаяся нам навстречу, перекрестила нас и спросила: «Когда вы уж этих толстож… гадов из Ленсовета выгоните?». «Не переживай, мамаша, - сказал Серёга, - Вот только пивка выпьем, и пойдём давить чиновников!». А что, пивка бы было не плохо. Подошли к пивному ларьку. Помните Довлатовский рассказ, как он в костюме Петра I пиво пил? У нас получилось весьма похоже. Жаль только, в этот момент оператора поблизости не было, чтобы отснять, как двое отъявленных борцов с буржуями пьют подогретое пиво. Кстати, кто был в Питере, тот знает, что в холодное время года пиво в уличных ларьках там продавали «с подогревом» (по желанию клиента). Серёгины ботинки времён пролетарского интернационализма после хождения по сырому асфальту под плачущим небом скукожились, обмотки размотались, а деревянная «трёхлинейка» наоборот засверкала каким-то зловещим металлическим блеском. Папаха съехала на бок, шинель намокла, как и мой безразмерный бушлат. Я устал поддерживать кобуру и обмотал портупею вокруг пояса. Вот если бы сейчас был 1917-ый, испугался бы нас тот самый женский батальон смерти? Думаю, вряд ли. Когда мы вернулись в актовый зал, Серёгу, матерясь сквозь зубы, вовсю искал ассистент режиссёра. Ильич уже на трибуне, а вопросы из зала задавать некому. Когда дело дошло до сцены с солдатом, который о чём-то спрашивает пролетарского вождя, Сергей справился с первого дубля. Он почти начисто переврал текст, но говорил так убедительно, что Кирилл Лавров (ему ли не знать что такое импровизация!) с Ленинской картавинкой всё доходчиво объяснил назойливому слушателю, ничуть не усомнившись, что это новая задумка сценариста. Режиссёр прямо-таки сиял: «Вот видишь, как здорово вышло! А то тут целый час меня из себя выводил до обеда. Можешь ведь, когда захочешь…». Откуда ж знаменитому сыну Станиславского и Эйзенштейна (боже, о чём это я?) было знать, что две послеобеденные кружки пива никогда не помешают истинному таланту. А что мы сделали с теми 30-ю рублями? Позвольте-с, о том умолчать.
