КАК ПОССОРИЛИСЬ ИСЛЯМ ХУСНУТТДИНОВИЧ С РОМАНОМ ВАЛЕРЬИЧЕМ
Года два назад, когда Ромка ещё работал в лицее №23, где он преподавал информатику, случилась эта знаменательная ссора. В числе преподавателей служил вместе с ним и наш общий знакомый, и, даже можно сказать, друг Салеев Ислям Хуснуттдинович. Про него я уже имел честь вам докладывать, когда споры за Америку шли. Славик (так его в простонародье зовут) – электронщик от бога. Одна комната в его квартире превращена в мастерскую. Когда приходишь к нему в гости, то поражаешься немереному количеству системников, мониторов, факсов, видеокамер, радиотелефонов, копиров, которые рассредоточены по полу его знаменитого логова. Часть из них дожидается благодарных клиентов, гордясь своей отремонтированностью, а другая гипнотизирует взгляд нарядными южно-азиатскими внутренностями. Салеев по жизни самоучка. Про себя он сам говорит, что по началу «бросался с вилами на танки», покуда не пришёл нюх и знания. Славику недавно стукнул полтинник и, похоже, он уже окончательно осел на преподавательской работе, а ремонтом занимается для души. Девчоночий контингент лицея обожает своего преподавателя до умопомрачения. А он в ответ на такую любовь называет их «мои птенчики». Появление в учебном заведении Романа несколько охладило девичий пыл к Вячеславу Константиновичу (именно так учащиеся обращались к Салееву). Ещё бы – тут такой молодой преподаватель появился, чем-то напоминающий молодого Есенина. Где-то подспудно в душе Славика зрела ревность к молодому коллеге. Но, тем не менее, преподаватели жили дружно и весело, пока однажды директриса лицея не пришла к Салееву на занятие с инспекцией. Когда пара закончилась, руководительница затребовала у преподавателя учебный план. Славик, надвинув поглубже свои очки, через которые можно было рассмотреть даже самую тонюсенькую дорожку на печатном монтаже, принялся рыться в документации. Планы будто корова языком слизала. Он точно помнил, что только накануне обновил все свои бесчисленные преподавательские бумажки. По натуре Славик человек рассеянный, когда дело не касается его любимого дела. Понятно, что составление учебных планов ни одному здравомыслящему человеку нельзя определить в разряд любимых дел. Наверное, он сам куда-то эти бумажки и засунул. Но Салеев не хотел в это верить, как не желает не очень молодой человек смириться с прогрессирующим склерозом. Поэтому он в перерыве между занятиями спустил Полкана на Ромика, обвиняя того, что тот взял его планы для написания своих и не вернул. Ромка отказывался наотрез. Салеев всё сильнее распалялся и начал швырять бумаги, которые обнаружились под рукой, в лицо молодому коллеге. Роман не остался безучастным к такому к себе отношению. Он также зафинтелил три толстенных папки в Салеева. Скоро в преподавательской безраздельно кружили белые птицы, исписанные на крыльях текстами программ на Паскале, структурными схемами, объяснительными, докладными записками и прочей мурой. Стоя по колено в сугробе из бумажек Салеев орал: «Утащил мои планы, Рабинович, этакий!» В данном контексте Рабинович – страшное ругательство, но иногда эта фамилия в Славкиных устах приятно ласкает слух, такой уж он непредсказуемый человек. «От тебя и снега-то зимой не допросишься», - продолжал свою гневную тираду Салеев. Ромку разрывала обида от несправедливых обвинений. Он буквально вылетел из преподавательской и затерялся в коридорах училища, надеясь подавить свои оскорблённые чувства. Но даже вечером дома Ромка не мог прийти в себя. Больше всего его обидела фраза о снеге. «Это от меня ничего не дождёшься? – думал он, - А вот посмотрим…» С утра, встав пораньше, Роман взял ведро и отправился за дом (он живёт в частных владениях) с подветренной стороны, где набил ведро чистейшим первосортным снегом. Отнести ведро в лицей и поставить на стол преподавателя в кабинете, где Салеев проводил первую пару, труда не составило. Поверх снежного холмика Ромка присобачил записку: «ИХ Салееву!». После чего гордо удалился в лаборантскую. Когда прозвенел звонок, шум возле аудитории не смолк. Занятие не начиналось. Ромка слышал это явственно. Через минуту в лаборантскую зарулил дядя Женя Киреев (про него я писал в истории с баскетбольной игрой), который на договорной основе читал учащимся основы программирования на Паскале. Он, сдерживая смешок, сообщил Роману, что Салеев просит его зайти в кабинет. Растолкав девиц возле двери, Ромик протиснулся в аудиторию. Над его заснеженным ведром тихо умирал Салеев, который мог выдавить из себя только: «Ну, Рабинович!». Это уже в положительном контексте. А занятие всё же состоялось, но началось оно на 15 минут позже по той простой причине, что Салеевские великолепные очки потеряли свою исключительную зоркость от слёз, нахлынувших на Славика в приступе смеха. О том, как состоялось замирение двух преподавателей в конце рабочего дня, я рассказывать не буду. Это совсем другая история, полная пивных разводов на импровизированной скатерти из шторы и учебных планов, заляпанных селёдкой.