Печорское авиапредприятие всегда славно было своим вертолётным парком. В лучшие годы на его лугах, стоянках и перроне паслось больше 30-ти МИ-8, 11-ть МИ-6, десятка полтора МИ-2 и три, доживающих свой долгий вертолётный век, МИ-4. А ещё в специально отведённом загоне трещали и пыхтели, воняя синим дымом от бензина Б-70, два с лишним десятка "Аннушек" - тружениц ещё с той войны. Базировалась эта орава не только в Печоре, но и в приписных портах: Инта, Возей, Усть-Цильма, Ижма, Усинск (тогда там ещё не было своего отряда). Всё моё детство было связано с аэропортом, где работал отец по окончании "слоновского" факультета КИИГА в 1957 году. Кстати, он был первым дипломированным авиационным инженером в Печоре. Общался я со сверстниками, чьи родители так или иначе были связаны с авиацией Европейского Севера, разговоры дома с гостями отца происходили на темы авиационной техники. Он сам периодически помогал заочникам с чертежами самолётов и вертолётов, порезанных с нечеловеческой изощрённостью то вдоль, то поперёк шпангоутов. Часто в своём детстве мне приходилось ходить на обед в столовую аэропорта "Полёт" (когда мама уезжала в командировки). Там кормили очень славно. Обслуживание было на высшем уровне. На столах всегда салфетки, ножи, специи. А вокруг снуют официантки. Тогда ещё не возбранялось горячительное, и в буфете симпатичные девицы в накрахмаленных передниках то и дело совершали разлив кому водки, кому сухого вина (преимущественно болгарского), а кому и чистого питьевого спирта. Но дисциплина БЫЛА, поэтому лётчики и технари позволяли себе только после смены. Лётчики называли "остограммливание" в "Полёте" послеполётной подготовкой. Днём же недра буфета исследовали в основном пассажиры с задержанных рейсов, вахтовики с буровых, ожидающие вылета и, вы не поверите, ненцы-оленеводы, которые частенько в то время гоняли стада мимо Печоры. Это сейчас все оленьи пастбища загажены нефте-газовыми разработками и южнее 69-ой параллели ненцев с хореем (палка для управления оленьей упряжкой) уже не встретишь. А тогда - запросто. Даже на проводах зимы детей катали верхом на бессловесных северных животных или в санях. Очень чётко запечатлелась в мозгу одна интересная встреча с представителем ненецкого народа в "Полёте". Я пришёл к отцу на обед. Мы заняли столик и ожидали, когда официантка принесёт нам даров местной кухни. В это время за столиками, расположенными ближе ко входу, произошло сильное оживление. Все головы мгновенно повернулись в том направлении. Действительно, картина открылась замечательная. В столовую вошёл оленевод в своей национальной зимней одежде: торбосах (сапоги-ползунки, сшитые из оленьих шкур) и малице (балахон с капюшоном и рукавами также из шкур, полами волочащийся по земле). Красное, обветренное от морозных ветров лицо с еле заметными глазами сияло, как блин на масленицу, карабин за спиной зловеще отливал инеем. Ненец поставил в угол хорей, снял рукавицы (конечно же, тоже из шкуры оленя) и направился к буфетной стойке. Здесь он быстро получил из ловких рук буфетчицы стакан с дымящейся от собственного величия жидкостью из бутыля с маленькой синей надписью на неприметной наклейке "спирт питьевой". Оленевод деловО и со знанием дела небольшими глотками осушил свой стакан, вытер губы и не спеша извлёк из-под малицы огромный нож с ручкой из берцовой кости оленя. Буфетчица быстро поставила на стойку огромную разделочную доску. Ещё одним лёгким движением руки фокусника ненец, вытащил из недр малицы приличный кусок замороженного сырого мяса, но с которого от тепла уже начала капать вязкая оленья кровь. Он ловко откромсал себе тонкую полоску и закинул в рот, отвергнув предложенную буфетчицей соль. Оленевод, стоял независимый и отстранённый, будто не замечая сотни пар глаз, упёршихся в его незатейливый бытовой процесс. Когда мясо закончилось, ненец рукавом малицы аккуратно вытер стойку от кровавых разводов и удалился к запряжённым нартам, ритмично покачиваемый на ходу парами спирта и тяжестью в неприхотливом желудке. Он уже представлял себе длинную северную дорогу, весёлую лунную рожицу, которая будет подмигивать ему с чёрного неба и тугую прозрачность морозного воздуха, замутнённого оленьим дыханием.
В те славные далёкие времена и мне довелось поработать на славу родного геликоптерного флота в качестве маленького винтика, а попросту - авиамоториста участка МИ-2, МИ-4.
Жизнь на участке проходила нескучно и порой очень напряжённо. К предполётному и послеполётному обслуживанию меня, естественно, не допускали. Но вот регламенты - это моё. Правда, только то, что касается смазки, но зато трудоёмко и очень забавно. Бывало, так нанюхаешься бензинового амбре вперемешку с керосином и циатимом или АМСГ, что вечером от тебя шарахается рабочий люд, попадающийся на пути по дороге домой. В минуты затишья, когда борты разлетались по своим таким нужным государству делам, а регламентов не было, технический персонал участка принимался за развлечения. Главным из них была игра на шахматной доске при помощи шашек с очень неприличным названием и напоминающая "короткие" нарды. Но в отличие от нард количество игроков могло быть от 2-ух до 4-ёх. Для этой цели на участке присутствовало две коробки шашек разных цветов. Если кто-то заинтересуется точным названием, я его могу только шепнуть на ушко (да и то в темноте). А вот правила, пожалуй, не вспомню. Игра проходила под дружные крики болельщиков и улюлюканье, что зачастую приводило в неистовство начальника участка. Он прибегал в наш балок с лицом разъярённого тролля, хватал шахматную доску в руку, распихивал шашки по карманам и мчался в лесочек неподалёку, чтобы захоронить эти "мерзостные отходы человеческих пороков", основанные на низменном азарте и пережитках прошлого. При отходе в мелкий сосняк с трофеями он петлял, путал следы, чтобы никто не догадался, где он будет глумиться над атрибутами игротеки. Но это почти никогда не помогало. Заранее расставленные посты отменно выслеживали "дичь" и откапывали и доску и шашки. На следующий день всё повторялось снова. Следить за этим цирком было уморительно.
Устроился я на работу в апреле, а в июне наступила жуткая жара. Это иногда случается в наших краях - ещё снег толком не сошёл, а уже солнце начинает наяривать так, что просто - чистая Анталия. По такому случаю к зданию аэропорта подкатили бочку с квасом. Народ периодически выскакивал с разнообразной тарой за этим прохладительным напитком, чтобы рабочий день коротался с большей пользой и меньшими потерями. Технари нашего участка обычно ходили на территорию через дырку в заборе. Так было значительно ближе, чем тащиться через проходную, перрон, рулёжки и стоянки. А в эту жару, стал я замечать, что все, как один, зачастили по правильному пути. Я не придал этому значения - наверное, просто квас по дороге покупают. Так оно и было. Но вот ведь удивительно что - стали в обеденный перерыв молочными флягами квас на участок таскать. Причём - выходят через проходную, а фляги назад прут в далёкий обход по проторенным тропам, на которые ВОХР глазки пока закрывал (до попадания под раздачу какой-нибудь жутко наблюдательной комиссии). Зачем так много кваса? Столько вся наша бригада за смену не выпьет. А хранить его - нет условий ввиду отсутствия холодильника. Как раз в этом-то и была изюминка, как в прямом, так и в переносном смысле. Наши "деды" (один из них изображён на фотографии вторым слева), приученные к различным тонкостям смазки вертолётного нутра, смело добавляли в квас различные присадки. Основной присадкой, конечно же, был изюм, а также - горсточка риса. Через пару дней отдельных технарей в буквальном смысле слова начали транспортировать с работы наподобие тяжелобольных, ибо способность к самостоятельному передвижению к концу изнурительной смены, сдобренной пенным напитком, они теряли начисто. В одну из пятниц, после расправы с флягой "кваса", бригадир впервые предложил мне назавтра подежурить самостоятельно, так как я был единственный разумно мыслящий объект на участке. "Слить отстой керосина ты сможешь, проверить наличие контровочной проволоки в нужных местах и всё-такое… А с командиром вертолётной эскадрильи МИ-2 я договорился, - вещал мне Анатолий Иванович (так звали бригадира), - он не заложит". Благо в наряде стоял только один борт. Все остальные разлетелись по оперативным точкам. И что самое главное - на этой "спарке" (вертолёт с двойным управлением для обучения начинающих пилотов) должен был лететь этот самый командир эскадрильи. Дыхание бригадира благоухало хлебным квасным духом с виноградным (видать, от изюма) уклоном. Если бы не бригадирские тяжёлые веки и нечёткая фиксация движений, его можно было принять за совершенно трезвого добропорядочного клерка, выпившего терпкого тёплого кваса после окончания рабочей смены где-нибудь возле своей конторы по разделке рогов и копыт. С начальством, хоть и не совсем трезвым, очень-то не поспоришь. Поэтому я согласился и отправился домой. А весёлая бригада направилась в пивбар (единственный тогда в Печоре), чтобы принять участие в замечательной народной забаве "прорваться к стойке с банками". Там как раз завезли чешского пива.
Суббота. Прибыв на участок в 6 часов утра, я быстро, но внимательно изучил, что необходимо проделать в процессе предполётной подготовки, чтобы позже не ударить в грязь лицом перед замечательным лётчиком. Саня Нос (по фамилии Носов), командир эскадрильи, действительно был вертолётчиком от бога. Я говорю "был", потому что он погиб спустя 5 лет, налетев на телеграфную линию над речкой в глубине Печорского края, не обозначенную на полётных картах (её ещё не успели сдать связисты), выполняя санзадание. Причём все пассажиры остались живы (в том числе и беременная женщина, которую нужно было доставить в город), а Сане пробило грудную клетку деревом через блистер, когда он протискивал вертолёт на маленький пятачок, совершая аварийную посадку.
В назначенное время, в соответствии с полётным заданием, у "спарки" будто из под-земли возник Нос - красивый тридцатилетний брюнет, любимец женщин и начальства. "Ну, что, студент, Машка готова?", - обратился он ко мне. Машкой Саня любовно называл "спарку". Я начал было что-то мямлить и полез в балок за стремянкой. "Ты, парень, не егози. Сольёшь после заправки отстой керосина, а я тут сам всё посмотрю", - остановил он меня. После окончания процедуры предполётного осмотра командир вызвал заправщик, который не замедлил притащить своё толстое, набитое керосином ТС-1 брюхо к стоянке. Наконец, все процедуры закончены: отстой слит, двигатели запущены на "холостом ходу", командир получил разрешение на руление. Можно взлетать. Саня высунулся в форточку и, перекрывая гул турбин, крикнул: "Давай, студент, залезай на место второго пилота! Может, никогда больше не удастся вертолётом поуправлять! Смелее!". Мои сомнения на предмет проверки порядка на участке каким-либо занудливым инженером он отверг, как совершенно несущественные и чуть не силой втащил в кабину. Взлетели. Сделали круг над Печорой, и Нос направил МИ-2 в сторону Урала. Тогда я впервые увидел Саблинский хребет во всей его красе с воздуха. Саня очень изящно обогнул главную вершину, чуть не касаясь её колёсами. Впечатлило! Особенно наличие внизу четырёх ярких фигурок, рвущихся к вершине. Ледник Гофмана отливал первозданной белизной, играя на блистерах солнечными зайчиками. Я уже давно окончательно проснулся и глядел во все глаза на красоты Приполярного Урала, открытые мне Саней. Сделав разворот, Нос начал набирать высоту, взяв обратный курс. Тут его рука легла на мою и он предложил мне самостоятельно подержать ручку "шаг-газа" и почувствовать машину. МИ-2, будто поняв, что "в седле" новичок, начал мотыляться как галстук в аэродинамической трубе. Изредка Саня помогал мне выравнивать машину со своего инструкторского места. Через несколько минут я был измотан, как после изнурительного заплыва на 3 километра. Теперь стала окончательно понятна поговорка вторых пилотов: "Наше дело правое - не мешать левому!". Под левым подразумевался командир, сидящий в левом кресле. Минут десять я приходил в себя. И вдруг двигатели затихли, и машина начала стремительно приближаться к земле (хотя, это мне только так показалось, что стремительно). Меня приподняло на ремнях почти под самую обшивку, содержимое желудка упёрлось в стиснутые зубы.. Я взглянул на Носа. А он только хитро улыбался, дескать, не дрейфь, партнёр! Двигатели запустились, и "спарка" снова принялась набирать высоту. "Что, перес..ся, студент?, - спросил весело Саня, - я просто проверил тебя на авторотации. Всё под контролем". После посадки в Печоре меня продолжало мутить. Я еле выполз на раскалённый бетон. Саня стоял рядом и заботливо предлагал минералки. "Ничего-ничего, со всеми так в первый раз", - подбадривал он меня. Доложив диспетчеру ПДСП, что МИ-2 зарулил на стоянку, Нос самостоятельно снял барограф-самописец (а это моя работа) и высунув язык от усердия что-то пририсовал к очень объективной картинке полёта. После этого мы ещё немного постояли вместе. И, видимо, считая нужным окончательно произвести меня в разряд летающих граждан, Саня рассказал мне пару баек из жизни вертолётчиков. После окончания Бугурусланского лётного училища, Носу почти совсем не удалось полетать на АН-2. Он быстро попал "в струю" и переучился на МИ-2 и МИ-8 в Кременчуге. Сначала был вторым пилотом на МИ-8. Именно тогда и произошли с ним эти две маленькие, но достаточно забавные истории.